Поэты пражского «Скита» - [90]

Стесняясь и стесняя строки в стих.

«Скит». I.1933

ШУМАВА

Лес и шелест… Струны сосен

Стынут в сумрачном покое.

Легким тесен и несносен

Горный воздух, горечь хвои…

На опушке причитает

Диск визгливой лесопилки.

Ель верхушкою взбивает

В небе облака обмылки.

Белка бьется в сучьев невод,

Хвост роняя в хвой бездонность.

Лечь на землю, видеть небо

— И не думать, — и не помнить.

«Скит». II. 1934

ИЗ УИЛФРЕДА ОУЭНА [109]

Путали пулеметы смерть и слякоть.

Плутали пули.

            Лил дождь.

Пряди прожекторов бледные кляксы

с неба сметали в ночь.

Шли в тыл.

Шагали,

            клонясь в усталость.

Кляня и клянясь.

Спотыкаясь в сон.

Кашель рвал глотки. Шли

                              и не знали

и не слышали шелест газовых бомб.

Газ!

Газ!

Газ!

Нервная хватка.

Каждый маской озверен.

            Но один завыл,

крутясь и рыгая кровавой пеной.

«Был»…

— Лишь газеты разрядка…

Не сказать никому — разве только жесть

оловянных солдатиков в детском мажоре,

старую ложь —

                 Dulce et decorum est

Pro patria mori [110].

«Скит». II. 1934

ПЛАЧ АЭЛИТЫ

На мотив А. Толстого

Злой Талцетл! Ах, нет, хороший…

Лось смешно тебя звал — землей.

Золотистою гривой поросший,

Ты ныряешь ночною мглой.

Светишь… Правда, Талцетл, ярче,

Чем блестящие очи ча?

Ах, какой ты красный, горячий…

Точно жгучий топаз, маячишь

Ты над Тумой… Томящий час…

Светишь… Иха, как можно спокойно

Улыбаться, смотреть, жить?..

Иха! Пулей навылет — больно?

О! (бросается к радиоаппарату).

ПОДРАЖАНИЕ ПУШКИНУ

Апрель гудел, как солнечный ущерб,

Стыкались тучи беспризорной рванью.

Но март набрал пошлейшее клише —

Все снегом щерился и лето прикарманил.

Безбровых фонарей бренчал табун,

Шакал реклам сучил рогожи.

Шагал верблюд реклам и клал табу…

И грабли глаз все были строже, строже…

А сердце ускоряло под откос.

Без тормозов, как ветра бег в овраге…

А от волос пьянел барокковый Христос,

А за глаза в трамваях злились шпаги.

КОМЕТА С КАМЕЛИЯМИ

Зал сосал цейсами сцену.

Зал был шквал слез,

Зал застеклянил глаз стену.

Зал трепетал —

                            туберкулез.

Пламя коралла, цвет без цвета.

Рот в платок — Виолетта;

Руки скрючил замученный труп.

Зал закусил кровь губ.

Тамара ГОЛУБЬ-ТУКАЛЕВСКАЯ >*

«Я знаю, о назойливых мечтах…»

Я знаю, о назойливых мечтах

Не надо думать до поры рассвета.

Когда на красных стройных кирпичах

Лучами лягут строгости ответа.

Ворвется день в колодезь стен,

И поплывет мечта со ската.

Вниз по карнизу, и взамен

Мелькнет мне зарево заката.

И полонит меня дремота,

В мир бреда распахнет ворота.

За ночь бессонную заворожит,

На ночь законную положит щит.

«Шел дождь. Капали капли на пол…»

Шел дождь.

Капали капли на пол,

В открытое кем-то окно,

Плакала полынь на поле.

Дождь рассыпал толокно —

Словно дрожь.

Бухли забытые бухты

Мокрой слюдой.

Птицы сновали как будто

Выбритые водой.

Ветер шел

Твердой, тяжелой поступью,

Точно меняя маршрут.

По полю только попусту

Слыша, что люди бегут, —

Гнал с палашом.

7. X.34

«Полотном покроют в полночь…»

Полотном покроют в полночь.

Белым плотным полотном,

Пусть чужого пламя помощь

Полыхнет впотьмах потом.

Руки лягут как живые —

Сломанным в тоске крестом —

Будто в воду положили

И забыли все о том.

Заколеблется сомненьем

Свечек вздрогнувший испуг,

Строгим, бледным привиденьем

Друг за другом встанут в круг.

И над белыми холстами

Ляжет черное крыло,

Черный ангел между нами —

Скажут, и взмахнут руками.

Станет в комнате темно.

3.35

«Скачет рыцарь конный на окне…»

Скачет рыцарь конный на окне,

На оконном матовом стекле,

Скачет сонный рыцарь день и ночь,

На окне, в прозрачность, прочь.

Под копытами рассыпался хрусталь,

Жемчугами на кольчуге стынет сталь,

Сердце дремлет, как кристалл в груди,

Погоди, ты устал в пути.

Знаешь, рыцарь, что тебе дороги нет,

Задрожит на темном небе скоро свет,

Он пылает в окнах по утрам,

Плавит на стекле шрам.

Разольется стали лат — лед,

Ставни окон свет зари зальет.

Зарисованный на матовом стекле

Твой полет — стечет…

Прага, 1935

«Плавает пламя плоских свечей…»

Плавает пламя

Плоских свечей,

Падает память

В прорубь дней,

Плавится солнце,

Распятье дрожит,

Полное солнце

Опять ворожит.

Прошлое вспрянет

Пришлой тоской,

Смутной, минутной,

Скользящей такой.

Ласкою льстивой

Сломить мечту, —

Ту силу могилой

Запечатлю.

«Скит». III. 1935

«Я пойду в ту комнату одна…»

Я пойду в ту комнату одна,

Со свечой — где мрак такой густой —

Испытать весь страх до дна,

Чтоб вернуться тихой и простой.

Чтоб легко мне было в светлоте

Проходить по солнечному дню,

Чтоб в его скользящей теплоте

Не заметить, как идешь ко дну.

Чтоб была улыбка на губах,

Даже если солнце упадет.

И в глазах останется лишь страх

Веры той, что мрак не украдет.

«Скит». III. 1935

«У Ангела крылья подстрелены…»

У Ангела крылья подстрелены —

Так бывает у птиц.

Стынут на крыльях расщелины

Стрельных зарниц.

Ведь ему никогда не поверят,

Что он был живой,

Мертвые склеены перья

Святой водой.

Лебедь плывет медленно,

Падают с неба звезды.

Кто-то кличет в ночи потерянно,

И чьи-то плывут слезы.

«Скит». III. 1935

«Все та же вода, как вчера, как сегодня…»

Все та же вода, как вчера, как сегодня.

Такая же полная, темная глубь,

И кружится мысль, о сроке не помня.

Коснувшись крылом обветренных губ.

И шепчутся крылья, и губы, и чайки,

Все силится слово одно подыскать

О важном, о главном, о самом случайном