Поэты пражского «Скита» - [58]

Летят цветы. И эскадроны

За эскадронами идут.

         Они и в зной и в непогоду.

Телами засыпая рвы,

Несли железную свободу

Из белокаменной Москвы.

         Проходят серые колонны.

Алеют звезды шишаков.

И вьются желтые драконы

Манджурских бешеных полков.

         И в искушенных парижанках

Кровь закипает, как вино.

От пулеметов на тачанках,

От глаз кудлатого Махно.

         И пыль и ветер поднимая,

Прошли задорные полки.

Дрожат дома. Торцы ломая,

Хрипя ползут броневики.

         Пал синий вечер на бульвары.

Еще звучат команд слова.

Уж поскакали кашевары

В Булонский лес рубить дрова.

         А в упоительном Версале

Журчанье шпор, чужой язык.

В камине на бараньем сале

Чадит на шомполах шашлык.

         На площадях костры бушуют.

С веселым гиком казаки

По тротуарам джигитуют.

Стреляют на скаку в платки.

         А в ресторанах гам и лужи,

И девушки, сквозь винный пар,

О смерти молят в неуклюжих

Руках киргизов и татар.

         Гудят высокие соборы,

В них кони фыркают во тьму.

Черкесы вспоминают горы,

Грустят по дому своему.

         Стучит обозная повозка.

В прозрачном Лувре свет и крик.

Перед Венерою Милосской

Застыл загадочный калмык…

         Очнись, блаженная Европа,

Стряхни покой с красивых век, —

Страшнее труса и потопа

Далекой Азии набег.

         Ее поднимет страсть и воля,

Зарей простуженный горнист.

Дымок костра в росистом поле

И занесенной сабли свист.

         Не забывай о том походе.

Пускай минуло много лет,

Еще в каком-нибудь комоде

Хранишь ты русский эполет…

         Но ты не веришь. Ты спокойно

Струишь пустой и легкий век.

Услышишь скоро гул нестройный

И скрип немазаных телег.

         Молитесь, толстые прелаты,

Мадонне розовой своей.

Молитесь! — Русские солдаты

Уже седлают лошадей.

Прага, 1928 г. «Воля России». 1928. № 5

ЦИРК

Николаю Артемьевичу Еленеву

В дыму одичалых окраин.

Среди пустырей и полян —

Видение детского рая —

Огромный стоит балаган.

Потомок глухой Колизея!

Мы вежливо мимо пройдем.

Но жадно мальчишки глазеют,

Проткнув парусину гвоздем.

И так под заплатанной крышей

Оркестра гудят голоса.

Такие на пестрой афише

Заманчивые чудеса,

И люди в линялых ливреях

У входа так важно вросли,

Что, бросив окурки скорее,

Мы не устояли — вошли.

Плюются тромбоны по нотам,

И скрипки дрожит голосок,

И тленьем, навозом и потом

Утоптанный пахнет песок.

Так где-нибудь в чаще во мраке

Звериная пахнет нора…

А кто-то в малиновом фраке

Выкрикивает номера.

На розовом круглом колене

Наездница, хрипло крича,

Порхает по мягкой арене,

Под выстрелы злые бича.

Приказчиков чувства волнуя,

Пустую улыбку храня,

Воздушные шлет поцелуи

С широкого крупа коня.

Растет в нас тревога глухая,

И странно сердца смущены,

Когда, допотопно вздыхая.

Прессуют опилки слоны.

Танцуют веселые кони,

Ломает себя акробат.

И публика плещет в ладони.

И клоунов щеки звенят.

Кровавые римские игры,

Все так же пленяете вы.

Взвиваются легкие тигры.

Ревут золотистые львы.

А скрипка по-прежнему плачет.

И вот высоко-высоко

По скользким трапециям скачет

Красавица в черном трико.

И музыка в ужасе тает.

И, сделав решительный жест,

Красивое тело взлетает

На тонкий согнувшийся шест.

И там выпрямляется гордо,

Дрожит и качается жердь…

С тупой размалеванной мордой

Под куполом носится смерть.

И звезды сияют сквозь дырки.

Мы смотрим наверх не дыша.

И вдруг — в ослепительном цирке

Моя очутилась душа.

В нем ладаном пахнет, как в храме,

В нем золотом блещет песок,

И — сидя на тучах — мирами

Румяный жонглирует Бог.

Летают планеты и луны,

Лохматые солнца плывут.

И бледные ангелы струны

На арфах расстроенных рвут.

Бесплатно апостолы в митрах

Пускают умерших в чертог.

Смеется беззвучно и хитро

Небесный бесплотный раек…

А здесь — на земле — мы выходим.

К трамваю бредем не спеша.

Зевнув, говорим о погоде.

И медленно стынет душа.

Бог изредка звезды роняет.

Крылатый свистит хулиган…

И темная ночь обнимает

Огромный пустой балаган.

Прага, 1928 «Воля России». 1928. № 10–11

БЕСЧУВСТВИЕ

         Как ротозеи по дворцам,

Где спит бессильное искусство, —

По гуттаперчевым сердцам

Бредут изношенные чувства.

         В коробках каменных своих,

В кинематографе, в трамвае —

Мы пережевываем их,

Лениво их переживаем.

         В нас цепенеет дряблый страх,

В нас тщетно молодится вера…

Так мох цветет в глухих горах,

Колючий, высохший и серый.

         Не покраснев, не побледнев,

Мы все простим, оставим втуне, —

И никогда плешивый гнев

Ножа нам в руки не подсунет.

         И кто под строгим пиджаком

Хоть призрак жалости отыщет.

Когда сияющим грошом

Мы откупаемся от нищих.

         А пресловутый жар в крови

Мы охлаждаем на постелях,

И от морщинистой любви

В убогих корчимся отелях.

         И только ветхая печаль

Нам души разрывает стоном.

Как ночью уходящий в даль

Фонарь последнего вагона…

«Воля России». 1929. № 8–9

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Фабричный дым и розовая мгла

         На мокрых крышах дремлют ровно.

И протестантские колокола

         Позванивают хладнокровно.

А в церкви накрахмаленный старик

         Поет и воздевает руки.

И сонный город хмурит постный лик,

         И небо морщится от скуки.

В унылых аккуратных кабачках

         Мещане пьют густое пиво.

Но кровь, как пена желтая, в сердцах

         Все так же движется лениво.

Хрипит шарманка, праздностью дыша.

         Ей вторит нищий дикой песней…