Поэты «Искры». Том 1 - [32]

             Или ребро?

Созрел ли к пище каждый рот?

             Бить или нет?»

Так вопрошают Новый год

             Семь тысяч лет.

1860 или 1861

40. «Видеть, как зло торжествует державно…»

Видеть, как зло торжествует державно,

Видеть, как гибнет что свято и славно,

И ничего уж не видеть затем —

             Лучше не видеть совсем!

Слышать с младенчества те же напевы:

Слышать, как плачут и старцы и девы,

Как неприютно и тягостно всем,—

             Лучше не слышать совсем!

Жаждать любви и любить беспокойно,

Чтоб испытать за горячкою знойной

На́ сердце холод и холод в крови,—

             Лучше не ведать любви!

Знать и молитвы и слез наслажденье,

Да и молиться и плакать с рожденья —

Так, чтобы опыт навеки унес

             Сладость молитвы и слез!

Каждое утро вверяться надежде,

Каждую ночь сокрушаться, как прежде,

И возвращаться к надежде опять —

             Лучше надежды не знать!

Знать, что грозит нам конец неизбежный,

Знать всё земное, но в бездне безбрежной

Спутать конец и начало всего —

             Лучше не знать ничего!

Мудрый лишь счастлив; он смотрит спокойно,

И над его головою достойной

Свыше нисходит торжественный свет…

             Да мудрецов таких нет!

<1861>

41. СТАРИЧОК В ОТСТАВКЕ

Литературой обличительной

             Я заклеймен:

Я слышу говор, смех язвительный

             Со всех сторон.

Еще добро б порода барская,

             А то ведь зря

Смеется челядь канцелярская

             И писаря!

А мне всего был дан родителем

             Один тулуп,

И с ним совет — чтобы с просителем

             Я не был глуп,

Что «благо всякое даяние»

             Да «спину гни» —

Вот было наше воспитание

             В былые дни.

В уездный суд судьбой заброшенный

             В шестнадцать лет,

Я вицмундир купил поношенный —

             И белый свет

С его соблазнами, приманками

             Мне не светил

Между обложками и бланками,

             В струях чернил.

Я не забыл отцовы правила,

             Был верен им:

Меня всегда начальство ставило

             В пример другим.

Сносив щелчки его почтительно,

             Как благодать,

Я даже мысли возмутительной

             Не смел питать.

Я в каждом старшем видел гения,

             Всю суть наук,—

И взял жену без рассуждения

             Из старших рук.

А как супруга с ребятишками

             Пилить пойдут,

Так я ученого бы с книжками

             Поставил тут!

Я им опорой был единою.

             Всё нужно в дом:

И зашибешься — где полтиною,

             А где рублем.

Дорога торная, известная:

             Брал — всё равно,

Как птичка божия, небесная

             Клюет зерно.

Клюют пернатые, от сокола

             До голубков,

Клюют, клюют кругом и около:

             На то дан клёв.

За что ж, когда так умилительно

             Мир сотворен,

Литературой обличительной

             Я заклеймен?

<1861>

42. СКАНДАЛ

Они сейчас: — Разбой! Пожар!

И прослывешь у них мечтателем опасным!

(Чацкий. «Горе от ума»)

«На что, скажите, нет стихов?» —

Во время оно Мерзляков

В старинной песне, всем знакомой,

Себя торжественно спросил

И добродушно угостил

Своих читателей соломой.

В былые дни для Мерзлякова

Воспеть солому было ново…

Для нас ни в чем новинки нет,

Когда уже австрийский лагерь

Воспел Конрад Лилиеншвагер,

«Свистком» владеющий поэт.

У нас жуки сшибались лбами,

Перейра был воспет стихами,

С березой нежничает дуб,

И, наконец, король сардинский

В стих Розенгейма исполинский

Попался, как ворона в суп.

Друзья мои, господь свидетель:

Одну любовь и добродетель,

Одни высокие мечты,

Из лучших в наилучшем мире,

Я б воспевал на скромной лире,

Не тронув праха суеты;

«Лизета чудо в белом свете!»[109] —

Всю жизнь я пел бы в триолете;

«Когда же злость ее узнал»

(Не Лизы злость, а жизни злобу),—

Прищелкнув языком по нёбу,

Друзья мои, пою Скандал!

Скандал, пугающий людей!

Скандал, отрада наших дней!

Скандал! «Как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!..

Как много лиц отозвалось»[110]

В искусстве, в жизни и в науке!

Хвала, хвала тебе, Скандал!

За то, что ты перепугал

Дремавших долго сном блаженным,—

И тех, кто на руку нечист,

И тех, кому полезен свист,

Особам якобы почтенным.

Хвала, хвала тебе, Скандал!

За то, что на тебя восстал

Люд по преимуществу скандальный:

Восстал поборник откупов,

Восстал владелец ста домов,

Восстал Аско́ченский печальный;

Восстали мрачные умы,

Восстали грозно духи тьмы,

Надев личины либералов,

Страшась, что справедливый суд

Над ними скоро изрекут

«Литературою скандалов».

Хвала, хвала тебе, Скандал!

С тех пор как ты в печать попал,

С чутьем добра, с змеиным жалом,

Ты стал общественной грозой,

Волной морской, мирской молвой

И перестал уж быть Скандалом.

Скандал остался по углам:

Скандал гнездится здесь и там,

Скандал с закрытыми дверями,

Немой Скандал с платком во рту,

Дурная сплетня на лету

И клевета с ее друзьями.

Хвала, хвала тебе, Скандал!

Твоя волна — девятый вал —

Пусть хлынет в мир литературы!

Пусть суждено увидеть нам

Скандал свободных эпиграмм

И ясной всем карикатуры!

1861

43. Г-Н АСКОЧЕНСКИЙ И Г-Н ЛЕОТАР (МАСЛЯНИЧНАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ)

О каком ваша речь Аскоче́нском?

Вам Аско́ченский речь задает.

Голос из «Домашней беседы». «Искра» 1861 г., № 1

В начале сырныя недели

Я звал к Аско́ченскому так:

«О ты, мой Ментор в каждом деле,