Поэтический снег - [2]

— Сама жизнь непостоянна — в точности как искусство. Все это временное состояние. Так почему бы с радостью не приветствовать само понятие временного?

И что, спрашивается, все это означает, черт побери?

Еще один вопрос, который мог быть задан, но не был, повис в воздухе. И никто не подумал его задать: ни пожилая сплетница с воображаемым котом, ни те, с кем Бренда говорила в последующие недели и месяцы. Ближайшие соседи откровенно веселились. Немногих одолевало любопытство. Но любопытство улеглось, и всю следующую зиму, весну и долгое северное лето Бренда Лайлз снова стала не более чем привычной фигурой, бредущей по городу. И с каждым днем ее стареющее лицо становилось все более отчужденным. Более сосредоточенным. Более страстным.

Лето заканчивалось, а вместе с ним растаяла и замкнутость Бренды. Она вдруг снова заулыбалась и, гуляя по улицам, тихо разговаривала сама с собой спокойным решительным тоном, что заставляло усомниться в ее здравом рассудке.

Осенью местная новостная монополия получила голографическую брошюру вместе с написанной от руки запиской. Записку прислал нанопредприниматель, известный своим пристрастием к изящным искусствам.

«Она одна из ваших, — писал он мелким, неартистичным почерком. — Возможно, вы захотите сделать о ней короткую программу перед главным событием».

«Событие» оказалось темой изысканно оформленной брошюры.

Тут же было сделано несколько звонков в спонсирующий фонд. Еще больше звонков досталось на долю Бренды Лайлз. За звонками последовали э-мейлы и наконец открытка, подписанная репортерами, гением фотокамеры и доведенными до отчаяния редакторами.

«Мы хотели бы сделать программу о вас и вашей жизни, — гласила открытка. — В любое, удобное для вас время, разумеется».

Но все мольбы оставались без ответа. Идея сделать программу почти забылась. Но однажды в холожный ноябрьский денек в главной студии появилась поэтесса, наряженная в длинное коричневое пальто, знавшее лучшие дни, и высокие грязные сапоги. Лицо осунулось, но выглядело спокойным и сдержанным.

— Теперь самое удобное время, — объявила она. — Если желаете взять интервью, сделаем это немедленно.

Назавтра поэтесса из узнаваемой, обыденной фигуры превратилась в самую знаменитую жительницу маленького городка.

— Замысел этот появился двадцать лет назад, — объяснила она. — Но сфера моей деятельности и необходимые технологии... короче говоря, было немало долгих задержек и больших технических проблем, не говоря уже о самых простых, старомодных трудностях в написании этой проклятой поэмы.

Некоторые очень удивились таким речам. Но у настоящих поэтов рот, как помойка! Это известно всем!

— Вы пишете на снегу, — упомянул журналист, заглядывая в поблескивающую на его коленях брошюру. — И то, что случится...

— Я пишу снегом, — поправила она и, схватив брошюру, стала перелистывать, пока не остановилась на последней главе. — Каждая снежинка — слово, — пояснила она. — Каждое слово написано на изобретенном мною языке.

Она заговорила сложнейшими математическими терминами и, не успел ведущий опомниться, похвасталась:

— На свете не сыщется и сотни людей, способных прочитать эту работу. А из этой сотни едва ли пятеро ее поймут.

Ведущий тупо уставился на странную особу.

«К чему тогда стараться?» — едва не сорвалось у него с языка.

Но поэтесса продолжала распространяться далее, радостно сообщая, что вся поэма будет состоять ровно из тысячи трех слов и что из-за капризов погоды и хаотического падения снежинок последние соберутся в нужном порядке и в требуемом расположении строк всего пять или шесть раз на всем холсте.

— Холсте, — повторил ведущий и, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию зрителям, уточнил: — Вы имеете в виду город?

— Да, — бросила она тоном, подразумевающим «разве это не очевидно?».

— Этот снег... это явление... должен накрыть наш город где-то в январе. Таков ваш план?

— Да, если не будет каких-то осложнений.

По мнению ведущего, все это было глупо, смехотворно, совершенно нелепо. Но история на этом не кончалась.

— Насколько я понимаю, подобная работа будет знаменательным событием, и не только для нашего города. За нами станет следить почти весь мир искусства, — заметил ведущий, многозначительно кивая.

— Просто весь мир, — поправила Бренда. Сейчас она была «артисткой» и главной исполнительницей, поэтому накануне своего шоу дрожала от нетерпения. — Да, это будет знаменательным событием. Спектаклем. Ничего подобного не было раньше и не будет позже, а этот крошечный поселок войдет в историю.

* * *

Прогноз на январь оказался слишком оптимистичным. Прибытие основных технических средств запаздывало, а один из модераторов климата, работающий на искусственном интеллекте, оказался ленивым, неуклюжим и абсолютно некомпетентным для столь тонкой работы. Поговаривали, что снега не будет до следующей зимы: какая неприятность — и что теперь будет делать Бренда? Переживет ли такое разочарование?

Но Бренда не казалась грустной или хотя бы встревоженной: таково было общее заключение, выведенное из сотен личных встреч и десятков бесед вроде бы ни о чем. Поэтесса выглядела спокойной, даже счастливой и охотнее, чем обычно, вступала в разговоры. Она сообщила, что январь был бы идеальным месяцем для ее целей. Ведь по мере приближения весны ее снег окажется еще более недолговечен. Но это, в общем-то, правильно. Она и собиралась показать миру, насколько хрупок и недолговечен гений во всех артистических ипостасях — так было и будет всегда.