Поэтические поиски и произведения последних лет - [21]

Шрифт
Интервал

на мир,
           зарытый
                       в туман по треть,
зарей залитый, —
                    смотреть, смотреть…
3
Все круче,
                круче
мы шли вдоль края
гряды сыпучей,
в грунт
            упирая
ботинки кованые.
Все выше,
                     выше.
И вот мы вышли
на ледниковое
                    средь гор
                               течение.
В ожесточении
ледник
             низвергся.
Природа вздыбила
                            и рассердила
богов и идолов.
                       И рассадила
в гранитных креслах
Рамсесов,
                  Ксерксов.
А льду повелено
вести
         в затишье
поход замедленный
орды
          застывшей.
И в этой гибели
                 ветрам открытый
мы ригель выбрали,
покрытый
              рытым
полярным бархатом —
зелено-яхонтовым
                      лишайником.
Разбили низкую
                   альпинистскую
палатку нашу.
И рады-веселы!
Звякнули чайником,
цибарку с кашей
на спирт
            подвесили
на тонкой дужке.
Достали кружки
                и концентраты.
Мурлычем песни.
И так чудесно
            нам разговаривается.
И сыр мы режем,
вкушая роздых
                       в тиши.
Но воздух
             здесь так разрежен,
что долго варится
                        каша наша,
земная,
             гречневая.
…Льды плыли,
                        пряча
в тумане трещины.
Вожак наш начал
рассказ
             обещанный.
Он был в походах,
в делах
            немалых,
и мы с охотой
              ему внимали:
«Вот тут
           стояли мы
тому лет двадцать,
вот тут
            мечтали мы
на Пик подняться.
Вот так же
                   вечером
здесь, на привале,
мы
       перед глетчером чай допивали.
Остался лагерь
лишь промежуточный.
Глоток
            из фляги —
и
      в путь нешуточный!..
И вот мы в Области
                     Оледенения:
вершин и пропастей
                            уединение.
Нет человечества!
Лавины белые.
Скал оконечности
                        окоченелые.
Все льдом оплавлено —
навалом,
             грудой…
Но нет!
         Неправильно.
Здесь не безлюдно.
Пусть мрак
              в расселинах,
пусть всюду трещины,
пусть цепи встречные,
и параллельные,
                    и поперечные,
пусть в цирках пусто
и гриф
          не кружится
над мертвой местностью —
тут живы будто
                 вершины мужества,
вершины честности.
Под ними
               гряды,
                          ущелья нижние
и неподвижные ледопады.
Тут,
         встав из мрака,
опять на свете
глядит
          Пик Сакко
                     на Пик Ванцетти.
Стул электрический
                     не смог убить их.
Вокруг них —
                           тысячи
борцов забытых.
Тут,
      недоверчиво
к словам неискренним,
врага зловещего
в горах разыскивая,
встал
          Пик Дзержинского
утесом острым.
Все строго.
                   Просто.
Весь мир окинут
             с поста испытанного.
И снег откинут
со лба
         Димитрова.
Он снова судит.
И всюду —
           люди из лучших лучшие.
Как две трибуны,
                  Пик Революции
и Пик Коммуны.
Хребет кренится,
                 ущелья вырыв.
Вот
         у границы
Пик Командиров.
Теперь
             нет края
часам их службы.
И в глубь Китая
глядит Пик Дружбы,
звездой поблескивая.
И, рифмой вторя ей,
Пик
      Маяковского
тут славит будущее,
стихи
         читая
перед бушующей
                        аудиторией
бурь и обвалов
в двенадцать баллов.
А вот
         у пропасти
площадку выхватил
и вертит
            лопасти
                    ветродвигатель…
Туда
          по гребню
отрядик тянется,
там —
       ближе к небу —
                   метеостанция,
где в ульях
                 трудятся
все пчелы ветра.
Начало старта —
пять тысяч двести
шестнадцать
метров…
И вновь нам чудится,
что вот
               нагнулась
фигура Фрунзе
                 как бы над картой
военных действий,
                          горою высясь.
И взмахи гула
                 в гигантской кузне,
где сотни тысяч
гор
          неизвестных,
                       но чистых, честных…
И рядом,
              тут же,
светясь лучами,
прошел
         сквозь тучи
Пик величавый.
И из-за облака алмазной пыли
вдруг проступили
                     черты знакомые
Предсовнаркома
над снежной „Правдой“.
Вершина Ленина,
всем близкий
                            облик,
простой и вечный.
Лоб человечный.
Взгляд кинут
                      искоса
давно, тогда еще,
в тайге ненастной,
                      все понимающий,
что нам неясно.
Точка за точкою
              по крыльям сбросов
вдоль ледопада
к нему — цепочкою —
идут студенты
из абрикосового
                         Ленинабада.
Он солнцем залит
весь и мыслью
                        светится.
Нет!
      Не безлюдно здесь —
здесь человечество.
Здесь
         восходители,
маршрутом следуя,
нередко видели
пик
       неразведанный,
пик
        неоткрытый,
по грудь зарытый
в снега,
           в туманы, —
пик безымянный.
Он,
      дымно-перистый,
не знавший таянья,
имел
        трапеции очертания.
В величье мощном,
             с окраской нежною,
он был похож на
                        палатку снежную,
где греться можно…»
И было слышно,
               как плещут складки
в тепле надышанном
у нас
          в палатке.
4
Не прерывавшийся
                        и вздохом даже,

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Лирические произведения

В первый том собрания сочинений старейшего советского поэта С. И. Кирсанова вошли его лирические произведения — стихотворения и поэмы, — написанные в 1923–1972 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые расположены в хронологическом порядке.Для настоящего издания автор заново просмотрел тексты своих произведений.Тому предпослана вступительная статья о поэзии Семена Кирсанова, написанная литературоведом И. Гринбергом.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.