Поэт, или Охота на призрака - [68]

Мне потребовался час, чтобы просмотреть оставшиеся пять дел. Из них я отверг два: в одном случае самоубийство произошло в тот же день, когда в Чикаго погиб Брукс, и я посчитал маловероятным, что два преступления, требовавшие, по всей видимости, тщательной подготовки, могли быть совершены одновременно.

Второе самоубийство, в общем-то, подходило под те критерии отбора, которые я для себя определил. Детектив с острова Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, никак не мог довести до конца дело о похищении и зверском убийстве девочки и, по свидетельству коллег, находился в весьма подавленном состоянии. Хотя он не оставил никакой прощальной записки, я поначалу решил, что этому инциденту стоит уделить внимание, и, лишь дочитав до конца, узнал, что копу, оказывается, все-таки удалось раскрыть преступление и даже произвести арест подозреваемого. Данный случай, таким образом, совершенно мне не подходил, не вписываясь, в частности, в выдвинутую Ларри Вашингтоном и выглядевшую наиболее вероятной теорию, согласно которой первое убийство и убийство копа совершал один и тот же человек.

Итак, помимо дела Морриса Котита, мое внимание также привлекли еще три случая.

Гарланд Петри, детектив из Далласа, покончил с собой двумя выстрелами – в грудь и в лицо. Его предсмертная записка гласила: «Прискорбно, я знаю, лишился я сил…»[8]

Конечно, я не был знаком с погибшим, но мне никогда еще не приходилось слышать, чтобы коп употреблял в своей речи слово «прискорбно». Кроме того, в этой строке мне почудилась какая-то претензия на литературность, и я решил, что это дело мне подходит. Было маловероятно, чтобы полицейский, задумавший самоубийство, оставил такое послание.

Второе досье – заведенное раньше всех прочих, три года назад – касалось некоего Клиффорда Белтрана, детектива из департамента шерифа в округе Сарасота, что во Флориде. Он тоже оставил после себя одну-единственную строку – «Да примет Господь мою грешную душу». Этот набор слов тоже показался мне подозрительным; хотя в нем на первый взгляд не было ничего странного, однако, согласитесь, в устах копа подобная фраза звучала весьма необычно. Любого копа, вне зависимости от образования и жизненного опыта. И я, поколебавшись, добавил Белтрана в свой список.

И наконец, третий случай – дело о самоубийстве Джона Пола Маккаферти, детектива, работавшего в полиции Балтимора, я включил в список, несмотря на то что он вообще не оставил никакой записки. Зато во всем остальном обстоятельства его смерти как две капли воды походили на обстоятельства гибели Джона Брукса. Маккаферти также сделал первый выстрел в пол и только потом засунул ствол оружия в рот. Лоренс Вашингтон считал, что таким способом убийца добивался того, чтобы на руках погибшего остались следы пороха.

Итак, четыре подозрительных случая. Я долго изучал эти дела, просматривал свои заметки и только потом достал из дорожной сумки том с произведениями Эдгара По, который купил в Боулдере.

Это был настоящий «кирпич», в котором издатель, должно быть, собрал все, что вышло из-под пера знаменитого писателя. Заглянув в оглавление, я обнаружил, что одна только поэзия занимает в книге семьдесят шесть страниц. Это означало, что спать я лягу еще не скоро, однако ничто было не в силах ослабить мою решимость. Я только сделал кое-какие приготовления, а именно заказал коридорному термос кофе на восемь чашек и попросил принести несколько таблеток аспирина, чтобы сражаться с головной болью, которая – предвидеть это было нетрудно – набросится на меня ближе к утру, вследствие кофеиновой атаки на мои бедные мозги.

Итак, запасшись всем необходимым, я начал читать.

Я никогда не принадлежал к людям, которые страшатся одиночества и темноты. Вот уже больше десятка лет я жил один-одинешенек, был сам себе хозяин, а в поисках подходящих тем для репортажей мне приходилось ночевать в лесу и в национальных парках, бродить по пожарищам и развалинам домов. Мне доводилось сиживать в машинах на темных улицах, то наблюдая за политиками или гангстерами, то встречаясь с особенно пугливым и осторожным осведомителем. Скажу без ложной скромности: ваш покорный слуга не трус. И все же, вынужден признаться, стихотворения Эдгара По не раз заставляли меня вздрогнуть и почувствовать, как по спине бегут ледяные мурашки. Уж не знаю, в чем тут причина: в том, что я очутился в чужом городе, в номере незнакомой гостиницы, или же в том, что вокруг были разбросаны листы бумаги, где говорилось о смертях и убийствах; а может быть, всему виной – странное ощущение, которое вдруг накатывало на меня: казалось, будто бы Шон, мой покойный брат, стоит у меня за спиной. Я не мог читать эти стихи спокойно еще и потому, что знал, как и для чего были использованы заимствованные из них строки. Так или иначе, ритмичные стансы и мрачные баллады По нагнали на меня такого страху, что я никак не мог от него избавиться, хотя и включил телевизор, дабы создать шумовой фон и отвлечься от мрачных мыслей.

Лежа на кровати и подложив подушки под спину, я зажег яркие светильники по обеим сторонам от изголовья, и все же резкий смех, раздавшийся в гостиничном коридоре, заставил меня подпрыгнуть. Но стоило только мне успокоиться и, погрузившись в уютную мягкость подушек, продолжить чтение (я как раз открыл стихотворение под названием «Загадка»), как вдруг раздался резкий, требовательный телефонный звонок, нисколько не похожий на мягкое курлыканье аппарата, стоявшего у меня дома, и я снова вскочил. Часы показывали половину первого ночи, и я решил, что это звонит Грег Гленн, так как у нас в Денвере еще только-только пробило половину одиннадцатого.