Поэмы - [148]

Шрифт
Интервал

И, завершив «Смятенье» наконец,
Им победил смятение сердец.
Когда я стал «Фархада» создавать,
Пришлось мне тоже скалы прорубать.
Когда «Меджнуна» свет в стихах померк,
То многих он в безумие поверг.
Когда «Семи» я покорил отвес,
Услышал похвалу семи небес.
К «Румийцу», словно огненный язык,
Повлекся я, и «Стену» я воздвиг.
Дастан мой люди лучшие земли
«Стеною Искандара» нарекли.
Пять в мире лучезарных лун взошло,
Пять стройных кипарисов возросло.
Пять пальм в небесных выросло садах, —
Дыхание мессии в их ветвях,
Всегда зеленых, шумно-молодых;
И гурии живут под сенью их.
С пяти сокровищниц я снял печать,
Их все успел подробно описать.
И в переплет надежный заключил
Листы, куда всю душу я вложил.
И сердцем потянулся вновь к нему,
К учителю и другу моему.
Он в поисках мой покровитель был,
Он в помыслах мой повелитель был.
Пошел к Джами. Ведь он один умел
Открыть мне тайну завершенья дел.
Но мучилась сомненьем мысль моя,
Что быстро это дело сделал я.
Ведь каждый живший до меня поэт
Потратил для «Хамсы» десятки лет.
Великий наш учитель Низами,
Как он писал! С него пример возьми!
Он семя слов живое насадил,
Твердь языка живого сотворил;
Нашел, уйдя от низменных людей,
К пяти сокровищницам пять ключей;
Пока над ним вращались небеса,
Поистине творил он чудеса!
Храним вниманьем шахов и царей,
Он отдал тридцать лет «Хамсе» своей.
И тюрк с индийским прозвищем — Хосров
Мир покорил гремящим войском слов.
Но крепость взяв, потратив много сил,
Он древнее сказанье сократил.
Он очень долго размышлял о том,
Как повесть новым повести путем.
Слыхал, — не знаю, правда или нет, —
Что над «Хамсой» сидел он сорок лет.
Кто, как они, был с тем путем знаком?
Кого мы с ними равных назовем?
А я — судьбою связанный своей —
Чем озабочен? Судьбами людей.
Весь день — о нуждах царства разговор,
Разбор докучных жалоб, тяжб и ссор…
И негде для ушей затычки взять,
Чтоб ропота людского не слыхать.
Но внял я сердцем новые слова,
Мир небывалый создал года в два.
Калам твой к завершению спешит,
К великому свершению спешит.
Пусть упрекать ученый нас начнет,
Века ему другой поставят счет.
Отвечу — полугодья не прошло
С тех пор, как солнце новое взошло.
Стихии воздвигали мой дастан!
Основа — тюркской речи океан…
Не буду слушать, что гласит молва,
Коль справедливы все мои слова!
Огрехи могут быть в любом стихе,
Не надо думать о таком грехе.
Рожденное душой — приму его
Живою сутью духа своего!
Дитя и некрасивым может быть,
Но мать не может им не дорожить.
Сычата гадки, но сычиха-мать
Не станет на павлинов их менять.
Хоть улетел пыльцы кенафа дым,
Он кипарисом кажется большим.
Как знать: по нраву ль каждый мой дастан
Придется мудрым людям многих стран?
Но важно, что о нем, — душа, пойми, —
Нам скажет проницательный Джами.
Я трудной шел тропой творцов былых;
Надела маски смерть на лица их…
Они теперь в сияющем раю,
Но открывают душу нам свою.
Не знаю я, что скажут обо мне
Они — блистающие в вышине;
Я верил: все мне скажет светлый пир
И утвердит в горящем сердце мир.
Сомненья может разрешить один
Наставник мой — вершина всех вершин.
Так я пришел к великому опять,
Чье имя не посмею повторять;
Его порога прах поцеловал
И к милосердью вечного воззвал.
Чуть из сафьяна я достать успел
Тетрадь дастанов — сердцем ослабел.
Рассыпал рукопись к его ногам,
Подобную индийским жемчугам.
Я в Океан ветрила устремил,
И Океан объятья мне открыл.[168]
Он всю мою «Хамсу» перелистал,
За бейтом бейт с вниманьем прочитал.
И спрашивал меня; и, просияв,
Как солнце, ликовал — ответу вняв.
Не ждал я сотой доли от него
Глубокого признания того.
Мудрец, он в каждом слове был велик;
Он говорил, что цели я достиг.
И смысл глубинный мной рожденных слов
Открылся мне, как чашечки цветов.
Учитель пел, как вешняя гроза;
А я кивал, потупивши глаза.
И, труд мой одобряя горячо,
Он руку возложил мне на плечо.
Рукав одежд его был так широк,
Что осенил бы Запад и Восток,
Укрыл бы, словно свиток, небосвод…
И я — под этим рукавом щедрот
По-новому все начал понимать
И перестал себя воспринимать.
Сознанье я терял… И, как во сне,
Виденье в этот миг явилось мне.
Средь цветников я очутился вдруг
В густом саду, что как бы плыл вокруг.
Тот сад был, как блистающий эдем,
Которому завидовал Ирем.
Я садом шел, благословлял судьбу,
Обозревая эту Каабу.
Вдруг вижу их. Они, средь сада став,
Беседовали, круг образовав.
Тут обратился к малости моей
Один из горделивых тех мужей.
Он был прекрасен, строен, средних лет,
В глазах горел провидения свет.
Меня тот муж, как величавый князь,
Приветствовал, почтительно склонясь:
«Подобные пророкам и святым
Зовут тебя к себе! Приблизься к ним!»
И я пошел посланному вослед,
Спросив: «Но кто они?» — и был ответ:
«Источниками счастья их зови!
Они — творцы бессмертных маснави.
И все они — создатели «Хамсы»,
Сокровищниц божественной красы.
Принять в свой круг тебя они хотят
И для тебя явились в этот сад.
О муж! Хасан мне имя. А народ
Меня «Делийским» издревле зовет.[169]
Ответ услыша, вновь я ощутил,
Волненье сердца, изнуренье сил.
Но волею и духом овладел
И к славным, как на крыльях, полетел.
Тут мне Хасан назвал их имена,
Прекрасные, как вечная весна.
Сказал: «На величавых, как цари,
На трех главенствующих посмотри!
И первый тот, чьи помыслы чисты,

Еще от автора Алишер Навои
Фархад и Ширин

«Фархад и Ширин» является второй поэмой «Пятерицы», которая выделяется широтой охвата самых значительных и животрепещущих вопросов эпохи. Среди них: воспевание жизнеутверждающей любви, дружбы, лучших человеческих качеств, осуждение губительной вражды, предательства, коварства, несправедливых разрушительных войн.


Язык птиц

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Смятение праведных

«Смятение праведных» — первая поэма, включенная в «Пятерицу», является как бы теоретической программой для последующих поэм.В начале произведения автор выдвигает мысль о том, что из всех существ самым ценным и совершенным является человек. В последующих разделах поэмы он высказывается о назначении литературы, об эстетическом отношении к действительности, а в специальных главах удивительно реалистически описывает и обличает образ мысли и жизни правителей, придворных, духовенства и богачей, то есть тех, кто занимал господствующее положение в обществе.Многие главы в поэме посвящаются щедрости, благопристойности, воздержанности, любви, верности, преданности, правдивости, пользе знаний, красоте родного края, ценности жизни, а также осуждению алчности, корыстолюбия, эгоизма, праздного образа жизни.


Семь планет

«Семь планет» — предпоследняя поэма «Пятерицы». Это остросюжетное многоплановое произведение, в котором ход повествования перебивается семью вставными новеллами в стихах. Причем каждая из них, при ее самостоятельном характере, связана с главной сюжетной линией поэмы, в центре которой история любви шаха Бахрама Гура и невольницы по имени Диларам.


Газели

В произведениях Алишера Навои тюркский стих достиг вершин художественности, — его газели отличает филигранная обработка, виртуозная инструментовка, семантическая игра, свежесть метафор.


Стена Искандара

«Стена Искандара», пятая, последняя, поэма «Пятерицы», — объемное многоплановое эпическое произведение, в котором нашли свое отражение основные вопросы, волновавшие умы и сердца людей того далекого времени и представляет собой подлинную энциклопедию общественной жизни и мыслей эпохи Навои.Главным героем поэмы является Искандар, и почти весь сюжет произведения связан с его личностью, с его деятельностью и мировоззрением. В лице великого полководца древности Навои создает образ идеального правителя и противопоставляет его государственным деятелям своей эпохи.


Рекомендуем почитать
Беседы о живописи монаха Ку-гуа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Подарок наблюдающим диковинки городов и чудеса путешествий

Абу Абдаллах Мухаммед ибн Абдаллах ибн Баттута ал-Лавати ат-Танджи по праву считается величайшим путешественником мусульманского средневековья. За почти 30 лет странствий, с 1325 по 1354 г., он посетил практически все страны ислама, побывал в Золотой Орде, Индии и Китае. Описание его путешествий служит одновременно и первоклассным историческим источником, и на редкость живым и непосредственным культурным памятником: эпохи.


Пятнадцать связок монет

«Дважды умершая» – сборник китайских повестей XVII века, созданных трудом средневековых сказителей и поздних литераторов.Мир китайской повести – удивительно пестрый, красочный, разнообразные. В нем фантастика соседствует с реальностью, героика – с низким бытом. Ярко и сочно показаны нравы разных слоев общества. Одни из этих повестей напоминают утонченные новеллы «Декамерона», другие – грубоватые городские рассказы средневековой Европы. Но те и другие – явления самобытного китайского искусства.Данный сборник составлен из новелл, уже издававшихся ранее.


Повесть о старике Такэтори (Такэтори-моногатари)

«Повесть о старике Такэтори» («Такэтори-моногатари», или «Такэтори-но окина моногатари») была известна также под названием «Повесть о Кагуя-химэ». Автор неизвестен. Существует гипотеза, что создателем ее был Минамото-но Ситаго (911–983), известный поэт и ученый. Время создания в точности не установлено, но уже в XI веке «Повесть о старике Такэтори» считали «прародительницей всех романов». Видимо, она появилась в самом конце IX века или в начале десятого. С тех пор и до нашего времени повесть эта пользуется огромной популярностью среди японских читателей.


Благословение Заратуштры (Африн-и-Зартукхшт)

Предлагаемый Вашему вниманию короткий текст называется «Африн-и-Зартукхшт». Номинально он относится к авестийской книге «Афринаган», к которой примыкают в качестве приложения так называемые «Африны» (Благословения). Большая их часть составлена во времена Сасанидов на среднеперсидском языке, вероятно, самим праведным Адурбадом Мараспэндом, но «Африн-и-Зартукхшт» примыкает к этим текстам только по схожести названий. Разница же в том, что это именно авестийский текст, составленный в древности на обычном языке Авесты, кроме того, он не соотносится ни с одним из известных сейчас Афринаганов (специальный авестийский ритуал) и, вероятнее всего, является фрагментом более обширного, но не сохранившегося авестийского текста, который входил в 11-й наск Авесты – «Виштасп-Саст-Наск».


Тама кусигэ (Драгоценная шкатулка для гребней)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шах-наме

Поэма Фирдоуси «Шах-наме» («Книга царей») — это чудесный поэтический эпос, состоящий из 55 тысяч бейтов (двустиший), в которых причудливо переплелись в извечной борьбе темы славы и позора, любви и ненависти, света и тьмы, дружбы и вражды, смерти и жизни, победы и поражения. Это повествование мудреца из Туса о легендарной династии Пишдадидов и перипетиях истории Киянидов, уходящие в глубь истории Ирана через мифы и легенды.В качестве источников для создания поэмы автор использовал легенды о первых шахах Ирана, сказания о богатырях-героях, на которые опирался иранский трон эпоху династии Ахеменидов (VI–IV века до н. э.), реальные события и легенды, связанные с пребыванием в Иране Александра Македонского.


Корабль дураков. Похвала глупости. Навозник гонится за орлом. Разговоры запросто. Письма тёмных людей. Диалоги

В тридцать третий том первой серии включено лучшее из того, что было создано немецкими и нидерландскими гуманистами XV и XVI веков. В обиход мировой культуры прочно вошли: сатирико-дидактическую поэма «Корабль дураков» Себастиана Бранта, сатирические произведения Эразма Роттердамского "Похвала глупости", "Разговоры запросто" и др., а так же "Диалоги Ульриха фон Гуттена.Поэты обличают и поучают. С высокой трибуны обозревая мир, стремясь ничего не упустить, развертывают они перед читателем обширную панораму людских недостатков.


Разбойники

Основной мотив «Разбойников» Шиллера — вражда двух братьев. Сюжет трагедии сложился под влиянием рассказа тогдашнего прогрессивного поэта и публициста Даниэля Шубарта «К истории человеческого сердца». В чертах своего героя Карла Моора сам Шиллер признавал известное отражение образа «благородного разбойника» Рока Гипарта из «Дон-Кихота» Сервантеса. Много горючего материала давала и жестокая вюртембергская действительность, рассказы о настоящих разбойниках, швабах и баварцах.Злободневность трагедии подчеркивалась указанием на время действия (середина XVIII в.) и на место действия — Германия.Перевод с немецкого Н. МанПримечания Н. СлавятинскогоИллюстрации Б. Дехтерева.


Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы

Основным жанром в творчестве Г. Манна является роман. Именно через роман наиболее полно раскрывается его творческий облик. Но наряду с публицистикой и драмой в творческом наследии писателя заметное место занимает новелла. При известной композиционной и сюжетной незавершенности новеллы Г. Манна, как и его романы, привлекают динамичностью и остротой действия, глубиной психологической разработки образов. Знакомство с ними существенным образом расширяет наше представление о творческой манере этого замечательного художника.В настоящее издание вошли два романа Г.Манна — «Учитель Гнус» и «Верноподданный», а также новеллы «Фульвия», «Сердце», «Брат», «Стэрни», «Кобес» и «Детство».