Поэмы и стихи - [4]

     Пока корабль идет вперед,

     Пробудится Моряк. —

Чудесное движенье замедлено; Моряк очнулся, а возмездие продолжается.

     Проснулся я; и мы плывем

     В безветренных водах:

     Кругом столпились мертвецы,

     И Месяц в облаках.

     Стоят на палубе они,

     Уставя на меня

     Глаза стеклянные, где луч

     Небесного огня.

     С проклятьем умерли они,

     Проклятье в их глазах.

     Я глаз не в силах отвести,

     Ни изойти в слезах.

Возмездие, наконец, кончается.

     И чары кончились: опять

     Взглянул я в зелень вод,

     И хоть не видел ничего,

     Но все глядел вперед.

     Как путник, что идет в глуши

     С тревогой и тоской

     И закружился, но назад

     На путь не взглянет свой

     И чувствует, что позади

     Ужасный дух ночной.

     Но скоро ветер на меня,

     Чуть ощутим, подул:

     Его неслышный, тихий шаг

     Воды не колыхнул.

     Он освежил мое лицо,

     Как ветр весны, маня

     И, проникая ужас мой,

     Он утешал меня.

     Так быстро, быстро шел корабль,

     Легко идти ему;

     И нежно, нежно веял ветр, —

     Мне веял одному.

И Старый Моряк снова видит родину.

     О, дивный сон! Ужели я

     Родимый вижу дом?

     И этот холм и храм на нем?

     И я в краю родном?

     К заливу нашему корабль

     Свой направляет путь —

     О, дай проснуться мне, Господь,

     Иль дай навек заснуть!

     В родном заливе воды спят,

     Они, как лед, ровны,

     На них видны лучи луны

     И тени от луны.

     Немым сиянием луны

     Озарены вокруг

     Скала и церковь на скале,

     И флюгерный петух.

Ангелы оставляют трупы и являются в одеждах света.

     И призраки встают толпой,

     Средь белых вод красны,

     Те, кто казались мне сейчас

     Тенями от луны.

     В одеждах красных, точно кровь,

     Они подходят к нам:

     И я на палубу взглянул —

     Господь! Что было там!

     Лежал, как прежде, каждый труп,

     Ужасен, недвижим!

     Но был над каждым в головах

     Крылатый серафим.

     Хор ангелов манил рукой

     И посылал привет,

     Как бы сигнальные огни,

     Одеянные в свет.

     Хор ангелов манил рукой,

     Ни звука в тишине,

     Но и безмолвие поет,

     Как музыка во мне.

     Вдруг я услышал весел плеск

     И кормщика свисток;

     Невольно обернулся я

     И увидал челнок.

     Там кормщик и дитя его,

     Они плывут за мной:

     Господь! Пред радостью такой

     Ничто и мертвых строй.

     Отшельника мне слышен зов

     Ведь в лодке — третьим он!

     Поет он громко славный гимн,

     Что им в лесу сложен.

     Я знаю, может смыть с души

     Кровь Альбатроса он.

Часть седьмая

Лесной Отшельник.

     Отшельник тот в лесу живет

     У голубой волны.

     Поет в безмолвии лесном,

     Болтать он любит с Моряком

     Из дальней стороны.

     И по утрам, по вечерам

     Он молит в тишине:

     Мягка его подушка — мох

     На обветшалом пне.

     Челнок был близко. Слышу я:

     — Здесь колдовства ли нет?

     Куда девался яркий тот,

     Нас призывавший свет?

     И не ответил нам никто, —

     Сказал Отшельник, — да!

Чудесное приближенье корабля.

     Корабль иссох, а паруса?

     Взгляды, как ткань худа!

     Сравненья не найти; одна

     С ней схожа иногда

     Охапка листьев, что мои

     Ручьи лесные мчат;

     Когда под снегом спит трава

     И с волком говорит сова.

     С тем, что пожрал волчат. —

     — То были взоры сатаны!

     (Так кормщик восклицал)

     — Мне страшно. — Ничего!

     плывем! —

     Отшельник отвечал.

     Челнок уже у корабля,

     Я в забытье немом,

     Челнок причалил к кораблю,

     И вдруг раздался гром.

Корабль внезапно тонет.

     Из-под воды раздался он

     И ширится, растет:

     Он всколыхнул залив, и вот

     Корабль ко дну идет.

Старый Моряк находит спасенье и челноке.

     От грома океан застыл,

     И небеса в тоске,

     И, как утопленник, я всплыл

     Из глуби налегке;

     Но я глаза свои открыл

     В надежном челноке.

     В воронке, где погиб корабль,

     Челнок крутил волчком;

     Все стихло, только холм гудел,

     В нем отдавался гром.

     Открыл я рот — и кормщик вдруг,

     Закрыв лицо, упал;

     Святой Отшельник бледен был

     И Бога призывал.

     Схватил я весла: и дитя,

     Помешано почти,

     Смеется, не отводит глаз

     От моего пути.

     — Ха! Ха! — бормочет, — как я рад,

     Что может Черт грести. —

     И я в стране моей родной,

     На твердой я земле!

     Отшельник вышел и спешит,

     Скрывается во мгле.

Старый Моряк умоляет Отшельника принять его исповедь; и его душа облегчена.

     "Постой! Я каяться хочу!"

     Отшельник хмурит взор

     И вопрошает: "Кто же ты?

     Что делал до сих пор?" —

     И пал с меня тяжелый груз

     С мучительной тоской,

     Что вынудила мой рассказ;

     И я пошел иной.

Но все-таки тоска заставляет его бродить из страны в страну.

     С тех пор гнетет меня тоска

     В неведомый мне час,

     Пока я вновь не расскажу

     Мой сумрачный рассказ.

     Как ночь, брожу из края в край,

     Метя то снег, то пыль;

     И по лицу я узнаю,

     Кто может выслушать мою

     Мучительную быль.

     О, как за дверью громок шум!

     Собрались гости там;

     Поет невеста на лугу

     С подружками гостям,

     И слышится вечерний звон,