Поэмы и стихи - [25]

Но душу долгий ужас гнел.

И часто по ночам, во сне,

Все тот же призрак виден мне.

Холодный пот меня томит;

Пылает слух, плывут глаза;

Тяжелым гулом мозг обвит;

На сердце дикая  гроза;

 И дыханья трудный звук

 Сходен с хрипом смертных мук!

Таким же бредом обуян

На поле боевом солдат,

Когда, полуживой от ран,

Он в груды тел вперяет взгляд!

(Окончен бой, в росе трава,

Ночному ветру нет конца!

Смотри:  живая  голова

Дрожит  в  объятьях  мертвеца!)

VII

Еще не пал, не покорен

Родимый Остров, Альбион!

Твоя холмы, как райский сад,

 Солнечным дождем блестят;

Твоя луга средь мирных гор

 Оглашают бубенцы;

Их зеленеющий простор

 Ограждают скал зубцы;

И Океан под дикий вон

 Хранят, как сына, Остров свой!

 Тебе дарит свою любовь

 Граждансйий Мир из года в год;

 И никогда огонь и кровь;

В твои поля не нес чужой народ.

VIII

Покинутый Небом![15] Стяжанием пьян,

В трусливой дали, но гордыней венчан,

Ты меж пашен и стад охраняешь свой дом,

И Голод и Кровь разливаешь кругом!

 Ты проклят всеми! Жадно ждут народы,

 Не клекчет ли Погибель с вышины!

 Погибель с жутким взглядом! Только сны

 О пламени глубин, прорвавшем воды,

 Ее дремоту тешат; всякий раз,

 Когда под пеной пламенной волны

 Провидит вновь ее драконий глаз

 Твой, Альбион, неотратимый  час,

Чудовище на ложе привстает

И диким торжеством скрежещет сонный рот.

IX

 Беги, беги, Душа!

Напрасен Птиц пророческих глагол —

Чу! хищники голодные, спеша,

Крылами бьют сквозь долгий ветра стон!

 Беги, беги, Душа!

Я, непричастный к этой бездне зол,

   С молитвой жаркой и в трудах

Прося о хлебе скудной нивы прах,

Скорбел и плакал над родной страной.

Теперь мой дух бессмертный погружен

В Субботний мир довольствия собой;

И облаком страстей неомрачим

Господень Образ, чистый Серафим.

1796.

ПЕСНЯ Из "Запольи" (Song. From Zapolya)

Перевод Михаила Лозинского

Я увидала столб огня,

    До неба вознесенный.

В нем птичка реяла, звеня, —

    Певец завороженный.

В тумане светлом утонув,

    Он вился, ярок и лучист,

Глаза — огонь, червонный клюв,

    А перья — аметист.

И так он пел: "Прости, прости!

О прошлом не грусти.

Цветов увядших не вернуть,

Росинкам дважды не сверкнуть.

    Май, счастлив  будь!

       Пора нам в путь,

          В далекий путь!

             Прощай!  Забудь!"

1815.

ПОЛУНОЧНЫЙ МОРОЗ (Frost at Midnight)

Перевод Михаила Лозинского

Мороз свершает тайный свой обряд

В безветрии. Донесся резкий крик

Совы — и чу! опять такой же резкий.

Все в доме отошли ко сну, и я

Остался в одиночестве, зовущем

К раздумью тайному; со мною рядом

Мое дитя спит мирно в колыбели.

Как тихо все! Так тихо, что смущает

И беспокоит душу этот странный,

Чрезмерный мир. Холм, озеро и лес,

С его неисчислимо-полной жизнью,

Как сны, безмолвны! Синий огонек

Обвил в камине угли и не дышит;

Лишь пленочка[16]  из пепла на решетке

Все треплется, одна не успокоясь.

Ее движенья, в этом сне природы,

Как будто мне сочувствуют, живому.

И облекаются в понятный образ,

Чьи зыбкие порывы праздный ум

По-своему толкует, всюду эхо

И зеркало искать себе готовый,

И делает игрушкой мысль.

                       Как часто,

Как часто в школе, веря всей душой

В предвестия, смотрел я на решетку,

Где тихо реял этот "гость"! И часто,

С открытыми глазами, я мечтал

О милой родине, о старой церкви,

Чей благовест, отрада бедняка,

Звучал с утра до ночи в теплый праздник,

Так сладостно,  что диким наслажденьем

Я был охвачен и внимал ему,

Как явственным речам о том, что будет!

Так я смотрел, и нежные виденья

Меня ласкали, превращаясь в сон!

Я ими полон был еще наутро,

Перед лицом наставника вперив

Притворный взор в расплывчатую книгу:

И если дверь приоткрывалась, жадно

Я озирался, и сжималось сердце,

Упорно веря в появленье "гостя", —

Знакомца, тетки иль сестры любимой,

С которой мы играли в раннем детстве.

    Мое дитя, что спит со мною рядом,

Чье нежное дыханье, раздаваясь

В безмолвье, заполняет перерывы

И краткие отдохновенья  мысли!

Мое дитя прекрасное! Как сладко

Мне думать, наклоняясь над тобой,

Что ждет тебя совсем другое знанье

И мир совсем другой! Ведь я возрос

В огромном городе, средь мрачных стен,

Где радуют лишь небо да созвездья.

А ты, дитя, блуждать, как ветер, будешь

По берегам песчаным и озерам,

Под сенью скал, под сенью облаков,

В которых тоже есть озера, скалы

И берега: ты будешь видеть, слышать

Красу обличий, явственные звуки

Довременного языка, которым

Глаголет бог, от века научая

Себе во всем и всем вещать в себе.

Учитель вышний мира! Он взлелеет

Твой дух и, даруя, вспоит желанья.

Ты всякое полюбишь время года:

Когда всю землю одевает лето

В зеленый цвет. Иль реполов поет,

Присев меж комьев снега на суку

Замшелой яблони, а возле кровля

На солнце курится; когда капель

Слышна в затишье меж порывов ветра

Или мороз, обряд свершая тайный,

Ее развесит цепью тихих льдинок,

Сияющих  под  тихою луной.

Февраль, 1798.

СОЛОВЕЙ (The Nightingale) Поэма-беседа, апрель 1798 г

Перевод М.Л.Лозинского

День отошедший не оставил в небе

Ни облака, ни узкой полосы

Угрюмого огня, ни смутных красок.

Взойдем сюда, на этот старый мост.

Отсюда видно, как блестит поток,

Но струй не слышно; он течет бесшумно

По мягкому ковру травы. Все тихо,

Ночь так спокойна! И хоть звезды тусклы,

Подумаем о шумных внешних ливнях,

Что радуют зеленый мир, и мы