Подземный лабиринт - [24]

Сомов открыл дверь боковой комнаты. И действительно, на полу лежало несколько картин, перевёрнутый стул, стопки каких-то книг. Возле стены стояли два мольберта. В помещении сильно пахло красками.

— Для художников запах свежих красок, как наркотик, — поворачиваясь к Сомову, сказала Рита, — сразу хочется работать.

— Да. Осторожно!

Рита едва не наступила на полотно, лежавшее под ногами.

— Я ещё не дописал это. У меня странная манера. Иногда я кладу картину на пол и так пишу. Ужасно неудобно. Но я уже привык.

— Так тяжело следить за деталями, — оборачиваясь к Сомову, сказала Рита. — Мне картина нравится.

— Спасибо. Как-нибудь мы обсудим это. Боюсь, что если сейчас мы начнём теоретизировать, то быстро наскучим вашей подруге.

— Я забыла представить. Это Лера, — смутилась Рита.

— Очень приятно, — галантно наклонив голову, произнёс художник. — Сегодня у меня отдых. И я бы не хотел говорить о живописи.

— Понимаю, — произнесла Рита. — Кажется, любимое дело, но иногда хочется забросить кисти, мольберт и просто ничего не делить.

— Как раз сегодня у меня такое настроение.

Взглянув на Сомова, Рита заметила, что он неважно выглядит. «Как будто не спал несколько дней, — отметила про себя девушка. Наверное, много работал». Словно уловив мысли Риты, Сомов сказал:

— Я сегодня всю ночь работал. Знаете, художникам в нашей стране живется непросто. И чтобы кутать хлеб с маслом, я уже не говорю про большее, нужно писать и писать.

— Вы продаете свои картины?

— Конечно, Рита. Иначе на что бы я жил? Это единственное, что я умею делать, — Сомов помолчал, но туг же спросил; — Ничего не известно о вчерашнем происшествии?

— Вы имеете в виду мою выставку?

Художник кивнул.

— А что там станет известно? Никто ничего не видел. Какой-то дурак улучил момент и плеснул химикатом.

— Это трудно понять, когда портят полотно, результат твоего напряжённого труда.

Рита тяжело вздохнула.

— Я почти забыла об этом. Сегодня новый день.

— Вы правы. Жизнь продолжается. Пойдёмте дальше.

Сомов показал свою спальню, напоминавшую уголок древнего Рима. Жёсткая, низкая кушетка на изогнутых ножках стояла в углу. Возле окна две напольные вазы-амфоры. Вдоль стены на подставках стояли и три бюста. В одной из них Рита узнала великого полководца древнего Рима — Цезаря. Она видела похожий бюст в учебнике истории.

— Извините за вопрос. Вы купили это? — Рита указала на бюсты.

— В юности я увлекался историей, искусством древнего Рима. Немного лепил. Это сделал я сам. Давно.

В гостиной, напоминавшей антикварный магазин со старым комодом и сотней старых забавных безделушек, был накрыт небольшой стол. На столе в вазе лежали апельсины и бананы, в центре — коровка шоколадных конфет и небольшой самовар.

— Считайте, что вы на импровизированном фуршете. Подходите, берите. Я вам только сам налью чай. Самовар горячий, — Сомов налил две чашки чая и подал девушкам. — Угощайтесь конфетам, не стесняйтесь.

Рита, а вслед за ней и Лера подошли к столу и взяли из коробки несколько конфет.

— Садитесь здесь, — Сомов указал на потертый кожаный диван, стоявший возле стены. — Я пододвину столик к вам поближе.

Подруги сели на диван. Отхлебывая чай из дорогих английских чашечек, они осматривались.

Возле окна за шторой Рита заметила большую картонную коробку, набитую доверху какими-то вещами так, что коробка до конца не закрывалась. На стенах, естественно, висели картины и рисунки, Рита отметила, что нигде в доме нет ковров и ковровых изделий.

— А у вас здесь, как в музее, — сказала она, продолжая осматривать комнату.

Лера, как завороженная, смотрела на окружавшую её обстановку. Её глаза сверкали от восхищения.

— Несколько лет я стягивал домой весь этот антикварный хаос, реставрировал, подклеивал, пока не получилось то, что вы сейчас видите.

— Хорошо получилось, — преодолев свое природное смущение, сказала Лера.

— Вам нравится? — спросил у неё Сомов.

— Очень нравится. Такого я раньше не видела. У всех похожая мебель, а у вас красиво и необычно.

— Мне тоже нравится, — согласилась с подругой Рита.

— Ничего здесь уникального нет, — ответил Сомов, явно польщенный.

— Я не совсем согласна, — произнесла Рита.

— Почему?

— Ваши картины уникальны. Такой техники письма я ещё не видела.

— Вы хвалите меня незаслуженно, — присев на кресло-качалку напротив девушек, сказал художник. — Мне только тридцать семь лет. И ещё нужно работать и работать, чтобы достигнуть истинного мастерства.

— А правда, что о вас говорили не так давно? — спросила Рита. — И простите за нескромный вопрос.

— Да, я стал известен два года назад после цикла картин «Зеркала». Так что это правда.

— Я видела ваши картины до «Зеркал». Они, простите, намного слабее. И вдруг такой прорыв. Одна вещь сильнее другой.

— А где вы их видели?

— У одного частного коллекционера. Когда-то вы продали ему несколько полотен.

— У меня был период полного безденежья. И я действительно продавал по несколько картин сразу. За бесценок. А что касается творческого «прорыва», как вы сказали, кто его знает, как и почему? Если вы помните. Эль Греко тоже сначала ничем особо не выделялся, пока не переехал в Испанию, в Толедо. Только там он по-настоящему раскрылся. Берите фрукты — Сомов встал и подал девушкам вазу.