Гвардии мальчик

В. ЕВГЕНЬЕВ

В. АРТАМОНОВА

А. Т. ФИЛИППОВ.

И. ДАВЫДОВ

Г. ПРИТЧИН

ЛЮСЯ РАДЫНО

СОДЕРЖАНИЕ

А.КЕПЛЕР

ГВАРДИИ МАЛЬЧИК

Я хочу рассказать о судьбе одного маленького друга. Он участвовал в нашем наступлении. Звали его Воля. Это был сталинградский мальчик. Он остался сиротой, и мы взяли его в свою часть. Угрюмый был мальчишка и дерзкий. Не думаю, что он всегда был таким, скорее всего на него подействовала гибель родных.

Воле было четырнадцать лет. По отрывочным, в разное время сказанным словам, мы узнали его короткую историю. Он возвращался домой, когда на Сталинград налетели немецкие самолеты. Город запылал. Кружным путем, переулками мальчик добрался до своего дома. Отовсюду неслись сто ны раненых, плач, крики. Из горящих зданий вы носили обожженных детей, пахло приторной гарью, дымом. Вместо веселого, облицованного кафелем четырехэтажного дома, где жили его отец, мать и сестра, Воля нашел дымящуюся груду черных развалин, а по ним бродил котенок - единственное оставшееся в живых существо. Мальчик взял его с собою. Так мы Волю и нашли-с котенком в кармане курточки. Мальчик ходил голодный, злой.

Сержант Саитов-пожилой человек, бывший до войны начальником районной милиции, всей душой привязался к Воле. У Саитова пропали без-

вести жена и сын, он тосковал о них я к Воле? относился как к родному сыну. Но мальчик мол чал, держался замкнуто и уклонялся от маленьких подарков сержанта.

Саитов научил Волю стрелять из винтовки и из» ППШ. Он дал мальчику автомат убитого красноармейца, и Воля стал бойцом. Стрелял он хорошо. Вскоре выдали Воле и обмундирование, а когда часть переименовали в гвардейскую, он наравне» со всеми получил нагрудный гвардейский значок.

Саитов беспокоился, как теперь называть Волю. Мальчик числился воспитанником части.

— Как будем звать его? Не понимаю, - говорил сержант. - Вы теперь гвардии лейтенант; я-гвардии сержант, бойцы - гвардии красноармейцы, а мальчик? Гвардии воспитанник? Некрасиво! Гвардии мальчик?

В шутку все так и стали называть Волю - Гвардии мальчик.

Котенок Воли прижился у нас и получил кличку Рыженький. У него была поразительно красивая, с красноватым отливом шерсть. Он подходил к Воле и терся об его сапог, но Воля отбрасывай его и ругал, хотя явно был привязан к котенку. Никто из нас точно не знал, что творится в душе этого худенького, молчаливого мальчика Мы только догадывались о его тяжелом душевном состоянии. Однажды я видел, как лежал Вот ля рядом со снайпером в расщелине стены и наблюдал за противником. В первое мгновение мне показалось, что он убит, так неподвижно было его тело. Я наклонился и сбоку взглянул в лицо Воли. Это мгновение раскрыло мне сердце мальчика больше, чем все три месяца, в течение которых я его ежедневно видел.

Я поспешил уйти незамеченным. Но теперь никогда уже не смогла бы меня обмануть грубость или молчаливость Воли. Теперь, по открывшейся мне страшной его ненависти к врагу, я знал, какая боль жила в душе мальчика.

* * *

Через амбразуру из подвала видна широкая площадь. Вся она покрыта нетронутым снегом. Пробежать по площади нельзя: каждый ее сантиметр простреливается и нами и противником, укрепившимся в развалинах соседнего с нами здания. По ту сторону площади виден красный дом без крыши, без окон, без дверей, с черными следами копоти на кирпичах. Называется этот дом «кофейная». Сержант Саитов говорит Воле:

— Там, понимаешь, никакой кофейной никогда не было, а просто наши разведчики такое имя дали.

Дом этот нужно было во что бы то ни стало занять. В бурную метельную ночь сержант Саитов с пятнадцатью бойцами должен был пробраться через площадь в «кофейную», выбить немцев и занять оборону. Восемь человек из пятнадцати добрались до места. Девятым был Воля, он пополз за сержантом без приказания. Боевая обстановка сложилась так, что в течение пяти дней совершенно невозможно было наладить связь с группой Саитова, потому что немцы не переставали вести огонь по «кофейной». Мы знали, что наши там, что они заняли дом, что они держатся. Много, очень много раз за эти дни немцы пытались возвратить себе красный дом. Но со стороны площади все подходы были под нашим огнем, а с противоположной стороны оборонялась девятка бойцов. Немцы забрасывали дом гранатами, били из артиллерии, обстреливали из минометов, а девятка все держалась.

Только на шестой день мне удалось с бойцами проникнуть в «кофейную». Мы нашли восемь трупов и раненых. Тяжело ранен был и Саитов,

Воля лежал у окна, без шапки, прижимая к щеке холодный ствол автомата. В углу его рта запеклась кровь. В волиных руках автомат казался детским, игрушечным ружьем. Холодный сталинградский ветер шевелил светлые волосы Воли. Глаза мальчика были открыты и в них отражались разрушенные, сожженные дома его родного города и зимнее небо.

— Здорово дрались в этом доме, - сказал мне Саитов. - Честно дрались.

Мне понятно было, что означают слова сержанта. Он был очень храбрый и очень требовательный к Себе и к другим человек. И я знал, почему он ни слова не сказал про Волю, он про сто сейчас не мог про него говорить.

Утром, глубоко под землей, где у нас находился медицинский пункт, я нашел Саитова. У него были забинтованы голова, руки и правая нога. Он потерял много крови и был очень слаб. Я осторожно обнял его, потом присел на край носилок. Сквозь бинты во многих местах проступала кровь. Веки Саитова были опущены. Он дышал тяжело, с хрипом. Темное лицо его, обрамленное белой, но местами уже красной от крови марлей бинтов, стало будто еще темней. Покрыт он был стеганым, собственным его одеялом и сверху еще темной, испачканной, прострелянной и порванной шинелью. Саитов дрожал в ознобе.