Подвойский - [28]

Я бодро, голубчик, перенесу заключение, и болезнь моя, думаю, не помешает этому. Приду к тебе здоровым духом…»

Три месяца держали Николая в одиночке. Ему сообщили об исключении из лицея. Оборвалась переписка с Ниной — она была арестована и приговорена к пятилетней ссылке в Тобольскую губернию. В мучительном одиночестве подводил он итоги своей двадцатипятилетней жизни. Жаль, конечно, что перед самыми выпускными экзаменами исключили из лицея. Но главный экзамен он выдержал. На память не раз приходили слова из письма В. И. Ленина: «…Вы приняли посвящение в ряды солдат революции». В этих словах — его судьба и дальнейшая жизнь.

Перед судом Н. Подвойского обследовала компетентная медицинская комиссия в составе врачей Н. В. Соловьева, П. П. Викторова и других. Она оформила официальное заключение, приложив его к судебному делу и выдав копию больному. В нем говорилось, что из-за травмы головы и позвоночника Николай Подвойский болен тяжелой болезнью и нуждается в стационарном лечении. Но, несмотря на это, суд приговорил Николая Подвойского к пятилетней ссылке в Якутию. Власти считали, что избиение до полусмерти, исключение из лицея, ссылка навсегда отобьют у него охоту к «бунту». Но именно в эти дни Николай принял твердое решение стать профессиональным революционером.

Пока готовилось и шло судебное разбирательство, комитет РСДРП по предложению Михаила Кедрова развернул борьбу демократических кругов за то, чтобы Николаю Подвойскому было разрешено вместо ссылки выехать для лечения за границу. Возмущенная общественность города сравнивала ссылку при таком состоянии здоровья Подвойского с запланированным, преднамеренным убийством. Власти, уверенные в том, что Подвойский скорее всего не выживет или в лучшем случае останется беспомощным инвалидом, сочли благоразумным пойти на уступку. Они «милостиво» разрешили Подвойскому в сопровождении фельдшера или медсестры выехать на собственные средства для лечения за границу. Таких средств у Николая, естественно, быть не могло. Их выделил Ярославский комитет РСДРП.

…26 марта 1906 года. Давно осталась позади Москва. Мерно стучат колеса, покачивается вагон. Подвойский полулежит у окна. Он жадно всматривается в посеревший под солнцем снег — наступила весна, пора обновления. Скоро Смоленск. Там второе, закупленное товарищами, место в купе займет сестра милосердия Н. Сущева, которая и будет сопровождать его как тяжело больного за границу.

В Смоленске высокая медсестра в халате и белоснежной косынке с красным крестом вошла в вагон, уверенно открыла дверь купе Подвойского и взглянула на больного. Николай увидел… родные глаза-родники. Это была Нина Дидрикиль — товарищи устроили ей побег по дороге в ссылку, снабдили паспортом на имя Н. Сущевой и поручили вывезти Николая Подвойского за границу. Нина вошла в купе и захлопнула за собой дверь. Вошла, чтобы никогда уже не уходить от Николая Подвойского, отныне ставшего для нее Николушкой — самым родным человеком, самой надежной опорой в ее жизни.

Несколько месяцев пролежал Николай в клиниках Германии. Лишь в конце 1906 года он стал самостоятельно ходить. Врачи решили, что теперь главное — хорошее питание, свежий воздух, постоянные прогулки. Нина и Николай пешком перебрались в Швейцарию и поселились около Берна. Здесь, в бернской мэрии, они зарегистрировали свой оказавшийся очень счастливым и прочным брак.

Берн поразил Николая Ильича и Нину своей благоустроенностью и безмятежным спокойствием. Они целыми днями ходили пешком. Любовались готическим собором XV века, расположенным в центре города, ратушей, крепостью, аккуратными домами с высокими крышами и расписными фасадами, фонтанами, статуями, причудливыми башенками. Подолгу стояли на высоком мосту Кирхенфельдбрюкке и смотрели с него на город, на бурлящий поток холодной реки Ары. Дивились красоте горных вершин: Глетчер, Эйгер, Юнгфрау. Поднимались на гору Гуртен. Гуляли по ухоженному, как сад, лесу Бремгартен. Тихий и зеленый Берн казался им всеми забытым земным раем. Уютные кафе — на каждом шагу. Море цветов. Чисто выметенные, отлично мощенные улицы всегда заполнены нарядной приезжей публикой. И повсюду медведь — символ города. Он напоминал им Ярославль, символом которого также был медведь.

Николай Ильич оживал не по дням, а по часам. Если первое время Нине приходилось проявлять настойчивость, приглашая его на прогулки, то теперь любознательный и жадный до всего нового непоседа, он сам не давал ей сидеть в квартире, вовлекая ее во все более дальние прогулки по окрестностям города.

Однако вскоре это своеобразное эмоциональное пиршество ему стало надоедать. Однажды он назвал их жизнь «бестолковой». А Нина после этого разговора вздохнула с облегчением и повеселела. Она поняла, что ее Николушка настолько окреп, что его потянуло на дело.

Чтобы не терять времени зря, Николай Ильич записался в Бернский университет, где стал слушать лекции на естественно-философском и экономическом факультетах. Одновременно он быстрыми темпами осваивал немецкий язык, благо учительница была рядом — Нина его знала с детства. Она тоже стала учиться на философском факультете. Большевиков-эмигрантов в Берне почти не было — они, как и В. И. Ленин, находились в России, где шла первая русская революция. Но Николай Ильичи Нина установили связь с немногими еще оставшимися здесь большевиками, посещали их лекции, собрания и диспуты.