Подвиг, 1981 № 04 - [2]

Корыстолюбие — порок. Поэтому с защитниками бессребреничества в литературе спорить трудно. Хотя едва ли не с начала книгопечатания неумолимо развивался процесс профессионализации писательского труда.

Первым манифестом профессионального писательского труда считают так называемую «декларацию Джонсона» 1775 года. Известный в то время английский литературный критик Самюэль Джонсон написал тогда письмо лорду Честерфильду, в котором отверг покровительство знатного и богатого вельможи, заявив, что у него есть возможность зарабатывать на жизнь собственным литературным трудом.

И Джонсон, и Золя, выступивший с очерком «Деньги в литературе» сто лет спустя, были убеждены в том, что вместо прихотливых, вздорных порой вельмож-меценатов труд писателя будет оценивать «нечто безличное», основой которого будет читательский спрос и в конечном счете духовные потребности народа, всеобщая грамотность которого сулила писателям и творческое и материальное удовлетворение.

Образцовым писателем-профессионалом в этом смысле был Бернард Шоу, в котором удивительнейшим образом нашли счастливое сочетание все ипостаси писательского труда. Шоу открыто заявлял, что для «чистого искусства» не написал в своей жизни ни строчки. Создавая высокие духовные ценности, он считал себя рядовым тружеником, живущим плодами своего труда, который, как любой другой чисто производительный труд, является вкладом в благосостояние и прогресс общества.

Тогда еще не знали, что стремление лучших умов человечества нести культуру в широкие массы народа выродится на Западе в конце концов в так называемую «массовую культуру». Не предполагали, что в эпоху всеобщей грамотности люди в наиболее промышленно и культурно развитых странах Запада перестанут читать книги и что деньги в литературе из мерила писательского труда станут для литератора диктатором, куда более жестоким, капризным и требовательным, чем вельможные благотворители прошлого, против которых двести лет тому назад первым восстал Самюэль Джонсон.

Все это, в общем-то, тема отдельного серьезного разговора. Здесь же, представляя читателям «Подвига» писателя Жоржа Арно, мы коснулись ее лишь для того, чтобы не согласиться с теми, кто априори считает писателями второго сорта и даже неписателями вообще всех авторов, выступающих ныне в жанре так называемого «народного романа», детектива, полицейского романа и даже научной фантастики. Хотелось бы поспорить с не в меру облегченным подходом к авторам «легкого чтива».

Не на пустом же месте и не сами по себе они возникли. Спрос, как известно, рождает предложение. Поэтому прежде, чем одним махом отбрасывать в «неписатели» авторов всех предложений, стоило бы поподробнее разобраться в причинах возникновения спроса на «легкое чтиво». Нет ли в этом определенных объективных закономерностей развития нашего «технотронного века»? Но это опятьтаки тема другого разговора. Мы же говорим об Арно.

Да, он не Бальзак. Имя его, насколько мне известно, никогда не упоминалось и, наверное, не будет упоминаться даже в самых предварительных списках кандидатов на главные литературные премии Франции — Гонкуров, Ренодо, Энтералье или Фемина. Да, Арно буквально, как блины, печет свои романы и откровенно делает деньги. Но даже в этой невероятной для процесса литературного творчества спешке далеко не все его блины получаются комом. В 1966 году Арно получил золотую Пальмовую ветвь за роман «Заблудившиеся». В 1977 году его роман «Анфантазм» был удостоен присуждаемой критиками премии «Мистер». А главное то, что при общем кризисе чтения, поразившем Францию, его книги читают. Как читают и других его коллег по цеху так называемой «облегченной литературы».

Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно хотя бы час понаблюдать за наиболее точным барометром читательского интереса Франции, которым являются книжные киоски парижских вокзалов. На их прилавках литература на любой вкус. Однако восемь из десяти книг, которые берут с собой в дорогу читатели современной Франции, — это или сентиментальный «народный роман», или детектив, или — теперь это становится все более распространенным — «фотороман», где литературный текст сведен до уровня расширенных подписей к иллюстрациям и простое разглядывание картинок само по себе уже дает полное представление о содержании подобных «романов».

Сравнительно недавно был проведен опрос, в результате которого кичащаяся своими культурными традициями Франция с ужасом обнаружила, что на родине Вольтера, Бальзака и Гюго шестьдесят процентов людей в возрасте свыше двадцати лег ныне вообще никогда не читают никаких книг. Оказалось, что у трети французских семей в доме хранится менее пяти книг, а домашние библиотеки сохранились лишь у семнадцати процентов семей.

Такова данность, из которой приходится исходить, оценивая значимость Жоржа Арно и ему подобных в жизни современной Франции и сорока процентов пока еще читающих взрослых французов. Это данность печальная и, вероятно, столь же трудно поправимая, как то, что чистые когда-то реки Франции так отравлены отходами производства, что люди уж и забыли о том, что в них когда-то можно было купаться. Как то, что воздух городов постоянно пропитан дымом, а улицы и тротуары так плотно забиты автомобилями, что жизнь все еще обитающих там людей становится невыносимой.