Подсознательная история - [6]

— Это… тот студентик?

— Ну что вы! Студентик — так… врачебный надзор…

Всё правильно. Будь студентик профессионал, хрен бы его кто заподозрил…

Домой я вернулся навеселе.

— Васенька… — со слезой умиления в голосе обратился я к своему постояльцу. — Курочка ты моя Ряба… Яичко моё золотое… Вот послал мне тебя Бог на старости лет… Укрепляй, родной, оборону страны, укрепляй… И ничего не бойся — нам теперь обоим охрану усилили…

Нетрезвая моя речь потрясла Васятку — и уставил он на меня голубенькие свои глазёнки, в которых сиял восторг и не сквозило ни единой мыслишки.

* * *

Утром радость поугасла. Точнее сказать, я сам её сознательно пригасил. Понимаете, с годами привыкаешь к тому, что за каждую удачу тут же приходится расплачиваться. Для меня это прописная истина.

Итак, поразмыслим, какая же именно расплата может грозить нам с Васяткой. Допустим, ничего он больше гениального не намаракает — и проект закроют. Почему нет? Вполне возможный вариант. Стало быть, денежку надо не тратить, копить надо денежку на чёрный день…

Ненавижу прописные истины — и не за то, что они прописные, а именно за то, что истины!

Но, как вскоре выяснилось, даже я со старческим своим пессимизмом не смог предположить, насколько всё быстро стрясётся.

Беспокойство царапнуло сразу, как только Никанор Палыч позвонил мне на работу. Велел всё бросать и немедленно идти в кафе.

Стоило миновать стеклянный тамбур, я понял, что скверное предчувствие не обмануло. Мой благодетель ожидал встречи где обычно, но что-то с ним было не так. Сидел понурый, тусклый, поблёкший. И поздоровался как-то не слишком бодро.

— Что-нибудь случилось, Никанор Палыч?

— Случилось, — бесцветным голосом отозвался он.

Поднял усталое, едва ли не измождённое лицо и с сочувствием на меня посмотрел.

— Да вы садитесь, — сказал он. — Такие новости лучше выслушивать сидя.

Я сел и приготовился к худшему. Рано, рано мы торжествовали. Надо полагать, ошиблись специалисты с четвёртым листком…

— В общем, так… — сделав над собой усилие, похоронным голосом известил Никанор Палыч. — Васятка-то наш — не тот…

— Что значит — не тот?

— То и значит… Догадались наконец сравнить его ДНК с ДНК родственников. Не тот. Просто внешне похож…

Давненько не доводилось мне ощущать на собственном лице столь тупого выражения.

— А что ж они раньше молчали?!

— Родственники?.. А не спрашивал никто — вот и молчали. Сбыли с рук — и ладно…

Да, пожалуй, правильно я сделал, что сначала сел.

— Позвольте! Вы говорите, не тот… А где тот?

— А тот скончался полтора месяца назад от инсульта. В полутора кварталах от больницы… откуда он сбежал…

— А мой тогда кто?!

— Выясняем…

Вон оно как! Стало быть, курочка моя — не Ряба… Да, но яички-то — несёт! Золотое одно снесла… И подсказало мне многоопытное моё нутро, что именно сейчас, в эти самые мгновения, решается наша с Васяткой судьба.

— Кто заказывал экспертизу? — проскрежетал я. — Вы?

Он уныло шевельнул бровью. Да, дескать, я…

— Начальству уже доложили?

— Доложу ещё…

— А надо?

Бывший благодетель вскинул глаза, подобрался, вновь стал деловит и суров.

— Так, — решительно произнёс он. — А вот об этом, Валерий Степанович, не может быть и речи. Доложить я обязан.

— Расхотели, значит, помочь потерявшему рассудок? — зловеще осведомился я.

Никанор Палыч молчал.

— Обороне страны помочь расхотели?

Он скривился, махнул рукой.

— Да бросьте вы… Какая тут оборона?..

— Какая?! — сдавленно переспросил я. — А лист номер четыре? А прорыв… Уж не знаю, где у вас там прорыв!..

— Случайность…

— Да за одну эту случайность вас в звании повысить должны!

Бывший работодатель задумался.

— Ну не тот наш Васятка, не тот!.. — продолжал напирать я. — Да! Дурачок он! И что с того?.. Может, тот, который от инсульта, тоже дурачком считался, пока разработку в сеть не выложил! Подсознание-то у Васятки — пашет!.. Может быть, даже лучше пашет, чем у того… настоящего…

Никанор Палыч внимательно меня слушал.

— Стоп! — сказал он. — А вот это, пожалуй, аргумент. С этим можно идти на доклад…

* * *

Квартирка вымыта, выскоблена, нигде ни пылинки. Мы с Васяткой сидим рядышком перед раскрытой на столе книгой. И всё-то у нас хорошо! Неведомое начальство Никанора Палыча решило пока проект не сворачивать. Тем более что листок номер восемнадцать опять натолкнул специалистов на какие-то там небывалые идеи.

Кстати, как выяснилось, Васятку нашего зовут вовсе не Васяткой, но, поскольку звать его, кроме нас, больше некому (опекунша-тётка недавно преставилась, почему он и оказался на улице) имя решили не менять.

— Вот… — Поколебавшись, я тычу пальцем в особо невразумительную формулу. — Ну-ка давай! У кого лучше получится…

И мы склоняемся каждый над своим квадратиком бумаги. Васяткины каракули весьма отдалённо напоминают изображённое в книжке, но это как раз то, что надо. Старательно сопим, покряхтываем, выводим загогулины.

— Да-а… — с завистью тяну я. — У тебя-то лучше… Вот взгляни…

И протягиваю мою работу. Он берёт машинально, а я тем временем успеваю подтибрить его художество. Васятка дёргается отобрать, сунуть в рот и съесть — ан поздно!

— Так не по-честненькому! — обиженно вопит он.

— Зато по-хитренькому… — бормочу я, пряча листок.