Подснежник на бруствере - [4]

— На местности вы лучше увидите, — закончил он. — Сегодня же вас распределят по ротам и взводам. Для начала к каждой паре будет приставлен опытный снайпер-наставник.

— Опять учить будут, — недовольно протянула Зоя.

Лицо Булавина, покрытое редкими темными веснушками, казалось, просветлело от улыбки.

— Ишь, какая ученая! Умный всю жизнь учится. А настреляться успеете, война не завтра кончается. Час побережешься — век проживешь! Без разрешения командования батальона за передний край не вылезать, ясно?

— Ясно, товарищ гвардии капитан! — за всех ответила ему Шляхова.

Рыбин что-то тихо спросил замполита.

— А как же, Петр Алексеевич, я вызвал ребят к восьми ноль-ноль. У нас в запасе… — Булавин взглянул на большие ручные часы, — двадцать минут… Девушки, а знаете ли вы, в какую часть прибыли, чем она славна?

В запасном полку мы слышали историю боевой 21-й гвардейской стрелковой дивизии. Суровой зимой сорок первого года дивизия наступала западнее Ржева, поначалу имела успех, но, израсходовав боеприпасы, попала вместе с другими частями в окружение. В сорок втором, с боями прорвав вражеское кольцо, дивизия вышла из окружения. Тогда она и получила звание гвардейской. Гвардейцы устроили гитлеровцам настоящий разгром на Смоленщине, а войдя в состав Ударной армии, участвовали в освобождении Великих Лук.

Булавин рассказал и то, что мы не знали. Оказывается, дальним нашим правым соседом был «Матросовский полк» — так воины называли часть, в которой служил Александр Матросов. Полугода не прошло с того зимнего дня, когда Матросов, атакуя вражеский дзот, собственной грудью закрыл извергающий огонь ствол фашистского пулемета. Подхваченные порывом Матросова, бросились в атаку его товарищи и выбили немцев из деревни Чернушки, превращенной врагом в опорный узел.

— Придет время — герою памятник поставят. Комсомольский билет Матросова, пробитый пулей, будут в музее показывать. На память помню запись, сделанную Сашей на обложке билета: «Буду драться с немцами, пока мои руки держат оружие, пока бьется мое сердце…»

Девчата притихли.

— Ладно тебе, комиссар, прошлое ворошить, — вмешался в разговор комбат. — Их женихи по земле ножками топают. Да вот, легки на помине.

В дверях землянки, закрывая свет, выросли две фигуры в маскхалатах и касках, со снайперскими винтовками за плечами.

— Товарищ гвардии капитан, прибыли по вашему приказанию! — отрапортовал Рыбину рослый старшина.

— В самое время пришел, Ганночка, — сказал комбат. — Это наш снайпер номер раз, будет вашим учителем, девушки. А кто с тобой? Петренко?.. Ну, Петренко совсем жених из женихов, он у нас холостой…

Мы потеснились, пытаясь освободить место на нарах.

— Двинулись, комиссар! — Рыбин встал. — Полагаю, они и без нас познакомятся.

— Ганночка, не забудь рассказать девчатам про зарубки на твоей винтовке! — напомнил старшине Булавин.

Командиры ушли. Ганночка, присев на краешек нар, сворачивал цигарку. Петренко, смущенный представлением комбата и нашим пристальным вниманием, стоял у двери, не решаясь сесть.

Так вот они какие, гордость армии, гроза фашистов! Худое, почти черное от загара лицо Михаила Ганночки изрезали глубокие складки, в уголках прищуренных глаз веером собрались морщинки — не то от привычки целиться, не то от дум, — тонкие губы плотно сжаты. Совсем не похож на него Петренко — румянощекий хлопец с густыми черными бровями, сросшимися на переносье.

— Ой, какой шершавый! — ойкнула Зоя Бычкова, огладив приклад винтовки Ганночки. — Сколько ж тут зарубок?

— Та от до сотни догоняю…

Землянка ахнула. Во время инспекторских стрельб в запасном полку мы слышали о знаменитой, бьющей без промаха винтовке Ганночки, на прикладе которой снайпер отмечал ножом каждое удачное попадание. Винтовка пошла по рукам…

— Вот бы и мне такое «вещественное доказательство»! — помечтала вслух одна из девушек. — Хотя бы к концу войны.

— А я не стану свою красавицу винтовочку портить, — не соглашалась другая. — Слишком много чести для фрицев — персонально каждого отмечать.

— Ты сначала хоть одного отправь в «Могилевскую губернию», — говорила третья.

Словом, шум поднялся немалый. Саша Шляхова попросила:

— Товарищ гвардии старшина, расскажите, как вы первого своего фашиста срезали.

Ганночка только руками развел.

— Хоть убейте — не помню, как в тумане был. Я из простой трехлинейки тогда стрелял. Снайперскую мне позже вручили, когда я уже больше десятка их нащелкал. У меня тоже к вам, дивчатки, вопросец, — сказал он вдруг. — Мабуть, хохлушки е у вас?

Отозвались сразу две — Клавдия Прядко и Саша Шляхова. Лицо снайпера расплылось от удовольствия, когда он услышал родную мову. Он забросал подруг вопросами.

— А з видкиля вы? А чому не на том, не на Украинськом фронте? А батько, маты е?

Узнав, что Прядко в первые месяцы войны потеряла семью, Ганночка поведал свою беду. Он и сам ничего не знал о жене и родных, оставшихся на оккупированной Днепропетровщине. Знает только: ему есть за что мстить врагу. В одном снайпер был не согласен с Клавдией, заявившей, что ей, одинокой, умирать не страшно.

— Про смерть нэхай думае той катюга проклятый!

Пока земляки беседовали, мы атаковали Петренко. Какой его боевой счет? Много ли девушек в батальоне? Есть ли у него зазноба — здесь или в тылу? Хлопец заливался румянцем от столь дружной снайперской атаки.