Подгоряне - [111]

Умалчивалось, понятно, и о том, как прятался этот самый Иосуб в своей барсучьей норе, сооруженной из кукурузных снопов на задах. Люди разыскивали его, думали, что замерз по дороге е базара по пьяному делу, а он сидел в теплом шалаше и посмеивался над односельчанами. Не рассказано в папке о множестве пакостей, которые натворил за свою жизнь Вырлан. Утверждалось лишь, что отец отхлестал его за то, что Иосуб не хотел подавать заявления в колхоз. К чести Иосуба и других, подписавших донос, следует сказать, что все они дружно подтвердили: все, что наворочал там Профир Коркодуш, клевета чистейшей воды. На что последовал вопрос:

— Зачем же вы подписали ее?

Он был задан членами комиссии, которая проверяла писанину Профира Коркодуша.

— А мы ре знали, что в тех бумагах. Подписали — и все. Тогда все подписывали. Подписи за мир. Так сказал Профир. Ну, мы и расписались!..

— Ну как же так? Вы подписывали бумагу, не взглянув, что в ней?

— Так и подписали. Войны-то и мы не хотим!

— Хорошо. Но это же не было воззвание сторонников мира! Вы расписались в клевете!

— Говорим, не знали. Не очень-то мы разбираемся в грамоте! Пришел Профир с кучей бумаг, подсунул нам их, мы и того… подписали!

Написанное пером, как известно, не вырубишь топором. Для устранения словесной пакости, сотворенной Профиром Коркодушем, потребовался более тонкий инструмент и немалое количество дней для таких людей, как, скажем, Егоров, заместитель заведующего орготделом. Разобравшись в сути дела, начитавшись этой галиматьи, заключенной в толстой папке, он сейчас от души хохотал. А мне было не до смеха. Я сидел за столом и понуро, как после изнурительной и немилой работы, глядел на ненавистный скоросшиватель. Мог утешить себя немного тем, что еще легко отделался: Профир уготовил мне только вынужденный длительный отдых в родном селе, в отцовском доме. Я не обижался на Шеремета за то, что он не говорил мне того, что знал сам.

Алексей Иосифович не сидел сложа руки, сражался за меня с этой черной папкой вместе с другими честными людьми. И это было самое важное. Но какой Макиавелли мог вползти в душу и в голову полуграмотного мужика, оказавшегося способным сотворить этот страшный по своей злобной изощренности документ?

Вот этого я понять уже не мог…

После того как я вышел из кабинета Егорова, его сотрудники хором закричали:

— Ну что?.. Ты дал согласие?.. Имей в виду: тебя посылают в перспективный район! И не делай вид, что не рад этому. Мы знаем, что твое сердце принадлежит Кодрам, подгорянам! Тебя не вытащишь из твоих лесов!..

Чего уж там говорить!

— Я приеду к вам после праздников!

5

Никэ ждал меня со своим мотоциклом во дворе "Молдвинпрома" — там у него были некоторые поручения от директора совхоза. Ведь мош Тимочей не выпускал в столицу ни одного своего специалиста, не дав ему поручений в этот самый "Молдвинпром". То ему, директору, нужно выклянчить какое-то количество материалов для заасфальтирования еще одной улицы в Чулуке, то заручиться поддержкой союзно-республиканского объединения, чтобы получить от Министерства культуры новые музыкальные инструменты для Дома культуры.

Сейчас Никэ должен был "выбить" в недрах "Молдвинпрома" большую люстру все для того же Дома культуры, а заодно "прощупать почву" относительно строительства промышленного холодильника для хранения фруктов и овощей. Судя по мрачному виду, Никэ не очень-то преуспел в исполнении директорских поручений. Брат был явно расстроен.

— Что, опять не повезло тебе у этого Аурела Ивановича?

— Не повезло. Он тоже переносит нас на следующую пятилетку.

Сговорились, наверное, с Шереметом…

— Не вешай головы, братец! Нам возвращают район! — поскорее сообщил я.

— Ну и обрадовал! У нас в совхозе и так не хватает рабочих рук. А теперь и подавно все побегут в Теленешты!..

Совхоз из Чулука был ближе всех к этому городу. Став районным центром, он принесет Никэ и всем другим руководителям совхоза одно несчастье: часть их рабочих непременно захочет попивать чаек с горячими бубликами в городе, а сезонники постараются устроиться там на постоянную работу во вновь возрожденных учреждениях и предприятиях. Об этом и говорили Никэ в объединении "Молдвинпрома". Вот почему огорчение брата было почти безутешным.

И все-таки возвращение Теленештам ранга райцентра было актом справедливым. Сколько себя помнят его жители и те, кто был вблизи от него, Теленешты всегда были либо волостным, либо районным центром, главою всех окружавших его сел и деревень. Лишь гримасы истории могли на какое-то время исказить перспективу, сыграть с городком злую шутку. Такое случилось в эпоху бесконечного экспериментирования, когда в стране начали создаваться отдельно обкомы индустриальные, промышленные и обкомы сельскохозяйственные, а вместо сельских райкомов — парткомы, тоже двух профилей. Теленешты как-то не подходили ни к тому, ни к другому, были как раз ни городом Богданом, ни селом Селифаном. Сотни лет до Советской власти были они волостным центром с благочинными попами и чиновниками, с усатыми стражниками и урядниками, а при румынах — пласой с ее преторами вместо урядников, а совсем недавно — ни то ни се. Захолустное, сонное местечко с допотопными старушками, которые по всем углам продавали стаканами подсолнечные и тыквенные семечки. Война превратила центр городка в развалины. Фашистские оккупанты даже вывезли и распродали камень от порушенных домов и погребов.