Подъем Испанской империи. Реки золота - [196]

Корона не советовалась с правительством Индий по этому вопросу. В то же время Фигероа в Санто-Доминго отстаивал интересы общества. Он назначил целый список новых чиновников: например своего помощника Антонио Флореса (который прибыл с ним) он назначил верховным судьей Ла Веги для того, чтобы расследовать незаконную продажу «лукайцев» на севере Эспаньолы{1559}. Выяснилось, что во множестве случаев рабов просто продавали, а не меняли. Другое расследование коснулось жизни Жемчужного Берега. Фигероа решил установить, откуда взялись «карибы», поскольку многие рабы, которых привозили на Эспаньолу, явно не принадлежали к этой расе. Были ли люди с Тринидада карибами? Многие из этих вопросов были, казалось, сформулированы так, чтобы оправдать захват рабов. Например, один из вопросов звучал так: «Точно ли индейцы, которые владели рабами, продавали их карибам для еды или для жестокого использования?» Каннибализм и содомия продолжали считаться оправданием для похищения любого индейца любым испанцем{1560}.

Среди свидетелей этих расследований было много опытных моряков, судовладельцев и торговцев – например капитан Франсиско Дорта из Могера (который пересекал Атлантический океан больше десяти лет), Антон Гарсиа (который в далеком 1501 году был компаньоном Охеды на Тринидаде), неописуемый Хуан Боно де Кехо, известный всему Тринидаду (который теперь настаивал, что все карибы без исключения содомиты), Франсиско де Вальехо (самый опытный человек на Жемчужном Берегу). Большинство из них были энкомьендерос, пусть и небольшого масштаба. Доминиканские монахи фрай Педро де Кордова и фрай Педро Мехия тоже выступили свидетелями. Но буйный характер туземцев заставлял этих двух мудрых мужей сомневаться в возможности серьезной миссионерской деятельности. В письме говорилось: «Я вижу благо в пребывании здесь святых отцов, пребывающих здесь, но это очень невеликое благо». Современный историк мрачно констатирует, что «монахи уже не были безусловными противниками порабощения коренных народов»{1561}.

В этом расследовании впервые вскрылось демографическое разнообразие севера Южной Америки: например выяснилось, что на побережье Венесуэлы обитают восемь различных больших племен, четыре из них определялись как араваки, четыре – как карибы. Карибские территории впоследствии были названы четырьмя «провинциями залива Париа и всех незаселенных островов Карибского архипелага за исключением Лукаян, Барбадоса, Ислас-де-Гигантес, Тринидада и Маргариты». Захват карибов по-прежнему разрешался, но с надлежащей лицензией.

Расследование вскрыло в том числе и сомнительность назначений на Жемчужном Берегу. Францисканская миссия закрылась, и доминиканцы угрожали сделать то же самое из-за того, что слишком мало испанцев слушали мессы. В октябре 1519 года на побережье снова остался всего один доминиканец с несколькими братьями-мирянами.

Фигероа также начал ревизию деятельности судьи Суасо и в связи с этим опросил многих поселенцев – например бывшего казначея Кристобаля де Санта-Клара. Главным обвинением было то, что Суасо давал лицензии на захват рабов без ведома иеронимитов и потворствовал своим друзьям{1562}. Он также был обвинен в совращении индейской девочки, которую он впоследствии продал судье Кристобалю Леброн, который сам вел следствие по делу Маркоса де Агилара, предыдущего верховного судьи. Суасо выдвинул встречные обвинения против свидетелей – например, что Кристобаль де Санта-Клара был пьяницей, что он пытался скрыть убийство Хуана Писарро (брата Франсиско), которого Пасамонте приказал убить; что бакалавр Хуан Ролдан жил с ведьмой; что Эрнандо Кабальеро являлся конверсо и сыном вероотступника, и потому не должен был находиться в Индиях в принципе; в то же время, он обвинил Эрнандо де лас Мальяса в колдовстве. Суасо настаивал на том, что все его лицензии выдавались на захват карибов, которых можно было обращать в рабство законно{1563}.

Основная забота Фигероа была та же, что и у настоятелей: если он намерен хорошо обращаться с индейцами, энкомьенды придется запретить. Но если он их запретит, многие кастильцы отправятся домой. Ни один из 4000 африканских рабов, разрешенных к ввозу Горрево, еще не прибыли. Из тридцати индейских городов, которые планировали построить настоятели, существовало только четыре{1564}. Фигероа основал еще несколько{1565}. Однако он сознавал, что сокращение рабочей силы буквально заставляет его принять аргументы энкомьендерос и разрешить повальный захват в рабство индейцев на Багамах и Жемчужном Берегу.

Вскоре он получил доклад о появлении 108 индейцев, которые добрались до Санто-Доминго на судне, принадлежащем Жакоме де Кастельону, одному из множества испанизированных генуэзцев, который сделал большой вклад в установление испанской власти в Индиях в ее начальные годы{1566}. Выяснилось, что только двадцать восемь из них были мужчинами, остальные – женщины, некоторые с грудными детьми. Их возраст варьировался между семью и тридцатью, в то же время трем женщинам было далеко за семьдесят. Двое мужчин были еще старше. Фигероа попросил Боно де Кехо, капитана Дорта и Антона Гарсию осмотреть этих индейцев. Касик Куманы был при этом переводчиком. Семьдесят восемь из ста восьми индейцев были опрошены. Те, кто сумел доказать, что они не карибы, были определены как