Под знаком змеи - [4]

Это можно понять: дитя природы, выросшее среди лесов и гор, среди чутких ланей, в краю, где травы пахнут медом, а деревья — смолой, он был склонен к созерцанию и порой окрашивал свои раздумья в поэтические тона.

Отправляясь за дичью, он, чтобы как-то заглушить голод, всегда размышлял о чем-нибудь: о волнениях в покоренной римлянами Дакии, о свирепости и хитрости бастарнов, которые доили кобыл, как доят овец, или вслушивался в тревожный крик журавлей над долиной реки.

И в этот день скиталец думал о судьбе своей родной земли. Воображение его рисовало заброшенные поля, разрушенные очаги, покинутые алтари, глиняные сосуды, когда-то любовно украшенные гончарами, а ныне раздавленные колесами кибиток. Он вспоминал берега рек и речушек, зеленые долины, горные перевалы…

Он пришел с другого края земли, раскинувшейся под древним как мир небом до самой линии горизонта, куда доходили отары местных пастухов. Линия так и называлась — «хотар», то есть граница, до которой доходят отары.

Он пришел с надеждой обрести здесь покой, безопасность, а также узнать порядки и обычаи земли, на которой — он думал — жили люди достойные, умевшие радоваться труду и красоте.

Под берегом едва виднелась заброшенная дорога, со следами овец и других мелких животных. У входа в лощину петляла тропинка среди зарослей риборасты. Так называл он на своем языке лопух: ри-бо-ра-ста! Тропинка пропадала среди ив.

«Отчего ты так бесприютен и заброшен, старый Тирас? — спрашивал скиталец. — А ведь и на твоих берегах когда-то кипела жизнь». Видно, и здесь побывали кочевники. Они все шли и шли на запад. Жадные и жестокие их вожди гнались за самим солнцем, готовые заковать и его в цепи, чтобы только им светило…

Мужчина направился к ивам по едва угадываемой тропинке, все спрашивая себя: кто же ее проторил когда-то? И хранит ли она следы прежних хозяев этой земли? Тропа была засыпана прошлогодней листвой и травой, местами ее размыла вода, разрушил ветер; она, казалось, хотела что-то поведать, но у нее не было слов.

Настоящая охота еще не настала, — человек лишь спугнул нескольких дроздов в ивняке, но и этого ему было достаточно, чтобы почувствовать радость… Еще больше он обрадовался, когда, прислушавшись, различил суету пчел в дупле одного из засохших деревьев. Их мягкое жужжание напомнило ему его ульи-колоды; тщательно выструганные, они стояли рядком возле его хижины в Краса-паре. Сейчас их наверняка уничтожили римские солдаты или завистливые языги — они быстро заполонили земли, оставленные коренными жителями…

Человек отметил про себя это место, назвав его Яла-чола (пчелиная ива). Слово было гибким, как сама ива, и сладким, как мед. Оторвав ухо от кипящего внутри ствола, он направился по тропинке, которая вскоре вывела его на широкую поляну, высокую и круглую, как терраса, окруженную со всех сторон кустами шиповника и красновато-желтого ивняка. Поляна поросла жесткой, как щетина, прошлогодней травой.

Тропинка вела дальше, на плоскогорье. Вдруг скиталец остановился, удивленный и даже немного испуганный: на краю поляны, с правой стороны, стоял бревенчатый домик, очень похожий на оставленный им в Краса-паре. Домик, правда, не был украшен резными фигурами, а то он подумал бы, что боги совершили чудо.

Жилище, казалось, построили не так уж давно: тесаные бревна не сильно изменились от дождей и ветров.

Оно стояло в защищенном от постороннего взгляда месте, но было открыто солнцу, и человек задумался: почему его покинули хозяева? Может, и здесь успели побывать римские солдаты или кочевники-языги?

Все могло быть. Их мирная земля стояла на пути всех завоевателей и всех бед.

За два года скитаний он неутомимо шел с запада на юго-восток, следуя за толпами таких же, как и он сам, изгнанников.

Вначале они обосновались на левом берегу Пирета; построили дома и считали себя защищенными от опасности. Но не успели дожить до весны и бросить в землю первые зерна, как наводящие ужас бастарны, воюющие вместе со своими женами, стремительно налетели на них; часть людей уничтожили, остальных разбросало по разным местам…

Он направился к дому. Обошел его вокруг и прислушался.

Тишина. Весенний ветер ласково дул под низкой стрехой. Над одним окном были видны следы прошлогоднего ласточкиного гнезда.

Человек совсем забыл об охоте. Отворил грубо выструганную дверь, которая держалась на деревянных штырях, и вновь будто увидел свой дом в Краса-паре: его поразило еще одно сходство — низкий очаг с широкой лежанкой из каменных плит, тесно уложенных друг возле друга.

Он запрокинул голову. Потолок был такой же, как стены, — из выструганных бревен желтоватого цвета. Взгляд скитальца остановился на дощечке в углу, покрытой воском. На ней угадывались неясные следы каких-то знаков… Это навело на мысль, что он попал в дом благородных людей, которые наверняка общались с тирийцами. Он подумал, что если бы смог расшифровать знаки на дощечке, то, может, и узнал бы причину, заставившую хозяев покинуть свой дом.

«Что здесь случилось?» — спрашивал себя скиталец. Следов грабежа не было видно. Это его успокаивало. Он вытер дощечку от пыли и положил на край лежанки. Затем вышел из дома и еще раз внимательно оглядел все вокруг. Тропинка вела к плоскогорью. Человек направился по ней, чтобы посмотреть, нет ли вокруг еще жилья. Но, насколько хватал глаз, присутствия людей не угадывалось. Это было покинутое место, заросшее дикой травой, выбеленной дождями и снегами. Островок земли между лесом и каменистым берегом реки…