Под знаком змеи - [3]
Дважды расцветали деревья после поражения свободных даков у колодца Дасия… Приближался конец второго века первого тысячелетий новой эры.
Как-то весенним днем у поворота Тираса, на сорок стадиев[9] выше тирагетского поселения Дувра, водную гладь всколыхнули редкие удары весел.
Нос вместительной лодки украшал лик довольно странного божества — наполовину человека, голову которого венчали листья и два маленьких рога, наполовину не то змеи, не то рыбы — эта часть фигуры то и дело погружалась в воду.
В лодке сидело четверо: двое мужчин и две женщины. То были изгнанники из Краса-пары, что по-фракийски означает «красивое селение». На веслах сидел отец, у руля — сын, мать помещалась между ними, а дочь — на скамеечке у кормы. Знатное, благородное семейство из рода мастеровых следовало в Дувру.
В своем родном селении оно пользовалось заслуженным уважением: глава семьи был известным резчиком по дереву. Он умел вырезать из горного явора причудливые фигуры зверей и птиц, лики богов и людей. Мифы и сказки обретали реальность под его волшебным резцом. Все эти существа находили приют у его бревенчатого домика. Стены дома представляли собой своеобразные картины: каждая изображала одно из времен года. Окна и дверь украшали наличники с резными цветами и птицами. Календарь природы неспешно разворачивал здесь свои знаки в соответствии с движением солнца по небу.
Божественные лики и фигуры, сотворенные мастером, ценились в домах знатных земляков, да и хлебопашцы не отказывали себе в удовольствии приобретать их, устанавливая на самом видном месте в своих жилищах.
Итак, скитальцы плыли в лодке вниз по реке, один берег которой был пологий, другой обрывистый, обнажавший пласты белой, как известь, глины. Это были сильные люди, с обожженными солнцем и ветрами лицами. Мужчины носили длинные серые рубашки из конопли, толстые штаны того же полотна и были подпоясаны кожаными ремнями на пряжке.
Сидевший на веслах старался направить лодку к берегу. Они только что оставили позади большую излучину, низкие берега которой были покрыты рогозом и тростником, звеневшим от множества птичьих голосов, и теперь входили опять, как им казалось, в узкое ущелье. Но тут они увидели впереди, по правую руку, горловину какой-то лощины и решили причалить ближе к ней.
Через лощину спускался к реке небольшой ручей, — об этом можно было догадаться по зарослям тростника у воды. Немного выше начинался ивовый лесок. Южный пологий склон лощины покрывали прошлогодние травы и редкие дубы. Местность была скалистая, только эта зеленеющая лощина радовала взгляд скитальцев.
Они рассчитывали на удачную охоту в здешних пустынных окрестностях, которые манили неожиданностями, — может быть, их даже подстерегали опасности, — скитальцы были готовы ко всему.
Спутницы мужчин были облачены в белые конопляные рубахи до пят и туники, а поверх — своеобразные накидки, пристегнутые на левом плече медной пряжкой. Шею их украшали мелкие стеклянные бусы, волосы охватывала гибкая ивняковая лоза; на ногах — постолы. Женщины — одна юная, другая средних лет, — держась за руки, вглядывались в правый берег.
Лодка зашуршала дном по гальке и остановилась у большого валуна.
Скитальцы ступили на берег. Из ивового лесочка, который уже зеленел, докатилась до них волна ветерка, запахло медом, нагретым на солнце. Длинные тени, отбрасываемые скалистой частью берега, будили в них то тревогу, то надежду. Из-под спутанных ветрами старых трав пробивались нежно-зеленые ростки. Высоко, под гребнем берега, в дубняке, куропатка подняла голову из-за сухих стеблей травы, чтобы лучше расслышать голоса, доносившиеся от реки. Ее прошлогодний выводок тоже прислушивался и будто спрашивал в беспокойстве: «Что там, что там внизу?»
Старший из мужчин велел юноше взять лук и стрелы и отправиться в засаду на склоне холма. Сам он решил пойти прямиком через лощину, чтобы захватить врасплох обитающую там дичь, выгоняя ее из кустов и гнезд с помощью трещотки — двух сухих палок. Так, ударяя ими друг о друга, он не раз охотился в долине Черного Ручья, по которой спускался к Тирасу.
Женщинам отец семейства отдал распоряжение остаться на берегу и собирать хворост для костра.
Каждый отправился выполнять порученное.
Глава семьи был высокий, широкоплечий мужчина, с продолговатым лицом, украшенным кустистыми бровями, и несколько выдающимся вперед подбородком. Седеющие волосы его были прихвачены, по тогдашнему обычаю, красноватой ивняковой лозой; взгляд светился ласковым теплом. Сердце этого человека, свыкшееся с добром и злом, было открытым и не сжималось от мысли, что в один прекрасный день оно остановится: он верил, что душа бессмертна, что человек живет после смерти на небесах так же, как он жил на земле при жизни.
Мужчина поправил топор у пояса, взял из лодки трещотку и пошел медленным шагом, словно хотел измерить расстояние от лодки до лощины.
Он был молчун — из тех, о ком говорят, что они встают и ложатся в промежутке между двумя словами: сегодня начал разговор, завтра его продолжит.
