Под южными небесами - [7]

-- Это оттого, что ты сердишься,-- опять замѣтила жена.

-- Да какъ-же не сердиться-то, милая? Заставили выйти изъ купэ для завтрака въ двѣнадцать часовъ, а кормятъ въ два. Да еще въ ресторанѣ-то не пускаютъ. Стой на дыбахъ два часа на тормазѣ. Хорошо, что я возмутился и силой въ вагонъ влѣзъ. Нѣтъ, это не французы. Французы этого съ русскими не сдѣлали-бы, Вѣдь этотъ ресторанъ-то принадлежитъ американскому обществу спальныхъ вагоновъ,-- сказалъ Николай Ивановичъ.

-- Но вѣдь гарсоны-то французы.

-- То былъ не гарсонъ, что насъ не впускалъ, то былъ метрдотель, а у него рожа какъ есть американская, только говорилъ-то онъ по-французски.

Подали яичницу. Приходилось опять ѣсть вилкой, но Николай Ивановичъ сунулъ вилку въ руку гарсону и сказалъ:

-- Ложку... Кюльеръ... Тащи сюда кюльеръ... Апорте... Фуршетъ не годится... Заколоться можно съ фуршетъ... By компрене?

Гарсонъ улыбнулся и подалъ двѣ ложки.

-- Ѣшь и ты, Глашенька, ложкой. А то долго-ли до грѣха?-- сказалъ женѣ Николай Ивановичъ.

-- Словно въ сумасшедшемъ домѣ...-- пробормотала супруга, однако послушалась мужа.

Ложками супруги ѣли и два мясныхъ блюда, и ломтики сыру, поданные вмѣсто десерта.

Завтракъ кончился. Николай Ивановичъ успѣлъ выпить бутылку вина и развеселился. За кофе метрдотель, тотъ самый, который не впускалъ ихъ въ вагонъ, подалъ имъ счетъ. Николай Ивановичъ пристально посмотрѣлъ на него и спросилъ:

-- Америкенъ? Янки?

Послѣдовалъ отрицательный отвѣтъ.

-- Врешь! Америкенъ. По рожѣ вижу, что американецъ!-- погрозилъ ему пальцемъ Николай Ивановичъ.-- Не французская, братъ, у тебя физіономія.

-- Je suis suisse...

-- Швейцарецъ,-- пояснила Глафира Семеновна.

-- Ну, вотъ это такъ. Это пожалуй!..-- кивнулъ ему Николай Ивановичъ.-- Всемірной лакейской націи, поставляющей также и швейцаровъ и гувернеровъ на весь свѣтъ. Это еще почище американца. Нехорошо, братъ, нехорошо. Швейцарская нація, коли ужъ пошла въ услуженіе ко всей Европѣ, то должна себя держать учтиво съ гостями. Иль не фо па комса, какъ давеча.

Метрдотель слушалъ и не понималъ, что ему говорятъ. Съ поданнаго ему супругами золотого онъ сдалъ сдачи и насыпалъ на тарелку множество мелочи.

-- Что-жъ, давать ему на чай за его невѣжество или не давать?-- обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.-- По настоящему не слѣдуетъ давать. Вишь, рожа-то у него!.

-- Да рожа-то у него не злобная,-- откликнулась супруга.-- А мы дѣйствительно, немножко и сами виноваты что, не спросясь брода, сунулись въ воду... Можетъ быть, у нихъ и въ самомъ дѣлѣ порядки, чтобы не пускать, если въ поѣздѣ такая цивилизація, что онъ бѣжитъ съ рестораномъ.

-- Ну, я дамъ. Русскій человѣкъ зла не помнитъ,-- рѣшилъ Николай Ивановичъ и, протянувъ метрдотелю двѣ полуфранковыя монеты, прибавилъ: -- Вотъ тебѣ, швейцарская морда, на чай. Только на будущее время держи себя съ русскими въ аккуратѣ.

Метрдотель поклонился и поблагодарилъ.

-- Зачѣмъ-же ты ругаешься-то, Николай?-- замѣтила мужу Глафира Семеновна.-- Нехорошо.

-- Вѣдь онъ все равно ничего не понимаетъ. А мнѣ за свои деньги отчего-же не поругать?-- былъ отвѣтъ.

-- Тутъ русскіе есть въ столовой. Они могутъ услышать и осудить.

Часу въ четвертомъ поѣздъ остановился на какой-то станціи на три минуты и можно было перейти изъ вагона-ресторана въ купэ. Супруги опрометью бросились изъ него занимать свои мѣста. Когда они достигли своего купэ, то увидѣли, что у нихъ въ купэ сидитъ пассажиръ съ подстриженной а ля Генрихъ IV бородкой, весь обложенный французскими газетами. Пассажиръ оказался французомъ. Читая газету, онъ курилъ, и когда Глафира Семеновна вошла въ купэ, обратился къ ней съ вопросомъ на французскомъ языкѣ, не потревожитъ-ли ее его куреніе.

-- Если вамъ непріятенъ табачный дымъ, то я сейчасъ брошу сигару,-- прибавилъ онъ.

Она поморщилась, но просила его курить.

Николай Ивановичъ тотчасъ-же воскликнулъ:

-- Вотъ видишь, видишь! Французъ сейчасъ скажется. У него совсѣмъ другое обращеніе. У нихъ все на учтивости. Развѣ можетъ онъ быть такимъ невѣжей, какъ давишняя швейцарская морда, заставлявшая насъ стоятъ на тормазѣ! Me комплиманъ, монсье... Вивъ ли Франсъ... Ну -- рюссъ...-- ткнулъ онъ себя пальцемъ въ грудь и поклонился французу.

Французъ тоже приподнялъ свою дорожную испанскую фуражку.

-- Зачѣмъ ты это? Съ какой стати разшаркиваться!-- сказала мужу Глафира Семеновна.

-- Ничего, матушка. Масломъ кашу не испортишь. А ему за учтивость учтивость.

Поѣздъ продолжалъ стоять. Вошелъ кондукторъ, попросилъ билеты и, увидавъ, что супруги ѣдутъ въ Біаррицъ, сообщилъ, что въ Бордо имъ надо пересаживаться въ другой вагонъ. Фраза "шанже ля вуатюръ" была хорошо извѣстна Николаю Ивановичу и онъ воскликнулъ:

-- Команъ шанже ля вуатюръ? А намъ сказали, что ту директъ... Команъ?

-- Команъ шанже? Сетъ вагонъ е пуръ Біаррицъ...-- возмутилась въ свою очередь Глафира Семеновна.

-- Нѣтъ, мадамъ, въ Бордо въ шесть часовъ вечера вы должны перемѣнить поѣздъ,-- опять сказалъ ей кондукторъ по-французски, поклонился и исчезъ изъ купэ.

-- Боже мой! Это опять пересаживаться! Какъ я не терплю этой пересадки!-- вырвалось у Глафиры Семеновны.

VI.

Въ 6 часовъ вечера были въ Бордо. Поѣздъ вошелъ подъ роскошный, но плохо освѣщенный навѣсъ изъ стекла и желѣза. Пассажирамъ, ѣдущимъ въ Біаррицъ, пришлось пересаживаться въ другой вагонъ. Супруги Ивановы всполошились. Явился носильщикъ въ синей блузѣ. Глафира Семеновна сама сняла съ сѣтки свои картонки со шляпами.