Под властью пугала - [95]

Да ты пей, Нуредин-бей. Твое здоровье!

— Как ты думаешь, не смогу ли я с ним увидеться до возвращения?

— Вряд ли, Нуредин-бей. Он никого не принимает, кроме премьер-министра и господина Мусы Юки.

Нуредин-бей помрачнел еще больше.

— Да ты не расстраивайся! Что такое два-три месяца? Давай за твое здоровье!

VIII

Нуредин-бею не пришлось ожидать три месяца. Король вызвал его на специальную аудиенцию в начале октября.

Нуредин-бей с некоторой робостью входил в кабинет Ахмета Зогу. Целых десять лет он провел в Европе в качестве посланника короля албанцев, десять спокойных лет вне поля зрения своего хозяина, избавленный на весь этот срок от его прихотей и капризов. Интересно, зачем он отозвал его на родину? Что это: прихоть, чьи-то козни или король действительно нуждается в нем?

«Международное положение очень осложнилось, — размышлял Нуредин-бей. — Может быть, он на самом деле нуждается в моих советах? На какой пост он меня назначит? Сделает членом кабинета? Может, даст какое-нибудь ведомство? А вдруг назначит премьером? Почему бы и нет? Все эти субъекты, которых он меняет, как лошадей, мне в подметки не годятся ни по опыту, ни по образованию. Правда, они православные, а его величество придает этому большое значение, но и премьер-мусульманин тоже вполне бы сгодился. А для равновесия я ввел бы в кабинет двух-трех самых что ни на есть православных министров. Но смена премьер-министра означает обычно изменение политики. Пойдет ли на это его высокое величество?»

Он быстро оглядел кабинет. Та же хорошо знакомая комната, что и десять лет назад, когда его высокое величество был еще президентом республики, лишь сменили мебель да на стене красуется портрет королевы-матери.

Король встретил его стоя. Благоприятный знак!

— Пожалуйте, Нуредин-бей, очень рад вас видеть. — Король протянул руку.

Нуредин-бей принял королевское рукопожатие с низким поклоном.

— Как ваше здоровье?

— Хорошо, благодарю вас.

— Как поживает ваша супруга?

— Хорошо. Надеюсь, ваше высокое величество пребывает в добром здравии?

— Слава богу! Пожалуйста, садитесь.

Он указал на кресло в углу, где обычно вел беседы с иностранными послами и официальными лицами. Нуредин-бей отметил про себя, что король утратил былую стройность и живость. Он оплыл, постарел, его волосы поредели, но импозантен был все так же.

— Закуривайте.

— А вы, ваше высокое величество, по-прежнему много курите?

— Наверно, еще больше.

— Прошу вас, не курите так много. Это вредно для вашего здоровья.

— Знаю, но что поделаешь, привык. Не могу работать без сигарет, а вы ведь знаете, я работаю почти круглые сутки.

— Да, ваше высокое величество. Такая работа не на пользу здоровью.

— Знаю, но иначе никак нельзя. Приходится идти на жертвы во имя долга перед отечеством.

— Но, ваше высокое величество, ваше здоровье драгоценно для нас. Отечество не может принять такую жертву, — с прочувствованной миной сказал Нуредин-бей.

Газеты расхваливали поразительную работоспособность короля. Они сообщали, что король работает по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки, именовали его «величайшим тружеником века». «Конечно, — думал Нуредин-бей, — все что угодно можно утверждать о человеке, отгороженном от внешнего мира высокими стенами, вооруженной охраной, слугами и адъютантами. Разве узнаешь, сколько он работает на самом деле? Положим, он действительно много работает, но что же он конкретно делает? Ведь он не написал ни одной книги, ни одной статьи. Послания, которые он направляет парламенту из года в год как суры корана, пишут за него другие, а все речи, произнесенные им за пятнадцать лет правления, едва ли составят тоненькую брошюрку. По сути дела, продолжал размышлять Нуредин-бей, он, пожалуй, единственный из всех современных правителей, у которого на счету нет ни одной печатной работы».

Нуредин-бей забыл, очевидно, о бесчисленных распоряжениях и указаниях короля, а ведь им Зогу Первый посвятил все свое дарование. Они могли бы составить целые тома!

— Да, Нуредин-бей, приходится много трудиться. Ведь в моем положении необходимо знать все. Один только просмотр информации отнимает у меня полдня.

— Я понимаю, ваше высокое величество.

— А в нынешней ситуации мне особенно важно быть хорошо информированным о людях, которые меня окружают. Король должен досконально знать своих приближенных. И чем больше он кому-то доверяет, тем тщательнее должен его проверять. Про врага можно знать лишь основное, о друге же надо знать все, каждый его шаг, ведь в случае измены друг может причинить гораздо больше вреда, чем откровенный враг.

— Совершенно верно, ваше высокое величество. Простите меня за нескромность, чьи это слова? Макьявелли?

— Нет. Так говорю я.

— Гениально!

Король, словно решив вконец сразить Нуредин-бея своей мудростью, продолжал:

— Королю не следует ни в коем случае показывать, что он знает до тонкостей, чем занимаются его люди. Наоборот, он должен вести себя так, словно ничего не знает о них и не вмешивается в их дела, а доверяет им. До такой степени, что позволяет свободно действовать от своего имени. Это хорошо уже тем, что в случае, если кто-нибудь из министров зарвется и разозлит народ или вообще сделает что не так, король, даже если и поддерживал его, может, когда надо, вмешаться, возмутиться действиями, предпринятыми якобы без его ведома.