Под властью пугала - [15]

Его превосходительство кончил писать, положил перо на стол, поднял голову и, словно только сейчас заметив присутствие своего советника, встал с улыбкой:

— Прошу вас, Нуредин-бей.

Это тоже бесило Нуредин-бея. Сперва продержит его на ногах несколько минут, а потом ведет себя как равный с равным, совсем по-другому, чем с остальными. Поди раскуси его!

— Я позвал вас, Нуредин-бей, чтобы обсудить очень деликатный вопрос. Вы же знаете, говорить об этом, кроме вас, мне не с кем. Вы единственный из моих товарищей, кто может дать дельный совет.

Нуредин-бей поклонился, давая понять, что находится в полном распоряжении его превосходительства.

— Как вам известно, — неторопливо продолжал президент, попыхивая сигаретой, — все идет так, как было задумано. Господин Кочо Котта и Муса-эфенди готовят роспуск парламента; Гафур-бей обрабатывает общественность; Абдуррахман отправился в горы совещаться с тамошней знатью. За это время мы мобилизовали и других людей, преданных нашему делу. Остается лишь несколько мелочей, но мелочей очень тонких. Однако прежде посмотрите этот проект амнистии. Что вы о нем думаете? Так ли уж необходимо объявлять амнистию?

— Я считаю, необходимо, ваше превосходительство, — сказал Нуредин-бей. — Она произведет благоприятное впечатление на великие державы, так как покажет им, что вы не страшитесь внутренних врагов. С другой стороны, ее с одобрением воспримет народ, он воочию убедится в вашем либерализме и великодушии. Нам следует время от времени делать народу такие уступки. По-моему, мы должны действовать, как рыболовы, когда клюет большая рыбина: до тех пор отпускать и подтягивать леску, пока рыба не устанет, а тогда вытаскивать ее на берег. Тянуть же беспрерывно нельзя, леска может лопнуть.

Президент чуть помедлил в раздумье, потом подписал лежавшую перед ним бумагу.

— Ладно, Нуредин-бей, с этим покончено. Теперь перейдем к другому вопросу. Вы знаете Ферид-бея Каменицу?

— Да.

— Насколько мне известно, вы даже родственники?

— Да, ваше превосходительство, мы троюродные братья.

— В таком случае с вами я могу говорить откровенно. Я был высокого мнения о Ферид-бее, уважал его как патриота, как известного журналиста и труженика на ниве албанской словесности. Как вы знаете, со своей стороны я сделал все, чтобы сблизиться с ним, и был готов предложить ему любую должность, любую помощь, только бы он согласился сотрудничать со мной. Однако до сих пор Ферид-бей не только не принял моих предложений, но и выступает против меня в прессе. Он, несомненно, попал под влияние моих противников. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я бы так не беспокоился, но ведь Ферид-бей — человек известный, пользуется большим авторитетом как политик, прекрасно владеющий пером. Вы-то знаете, что все его нападки — клевета, но многие верят тому, что он пишет. Самое плохое — что его ничем не остановишь. Вот, посмотрите, это его последние статьи.

Президент взял несколько газет и начал цитировать строки, отчеркнутые красным карандашом:

— «Ахмет Зогу со своими бандитами и под охраной сербских войск спустился с гор и захватил столицу, а палата представителей, или, точнее, палата предателей, сделала его президентом республики».

«Ахмет Зогу — платный шпион сербов и итальянцев, невежда и подлец, лишенный каких бы то ни было идеалов».

«Ахмет Зогу собрал вокруг себя самых гнусных врагов албанской нации, потому что только они были и остаются его восторженными сторонниками».

«Ахмет Зогу подавил элементарнейшие свободы в Албании. Свобода личности так глубоко почитается при его режиме, что народ уже снова напрактиковался в пресловутом притворстве, без которого трудно было обойтись во времена Турции».

Президент с досадой отшвырнул газеты и сердито зашагал взад и вперед по кабинету.

Нуредин-бей испугался. Он никогда не видел президента в таком раздражении.

— Нет смысла продолжать, Нуредин-бей, — сказал президент, с трудом сдерживая гнев. Чтобы успокоиться, он опять закурил и сел на место. — Буквально все его статьи полны такой клеветы. Я не собираюсь опровергать его и вступать с ним в полемику. Мне жаль только, что наш известный соотечественник пишет такие гадости.

А Нуредин-бей подумал, что его троюродный братец в своих статьях не так уж далек от истины и, по всей видимости, неплохо информирован. Но вслух он сказал совсем другое:

— Я уверен, ваше превосходительство, что Ферид-бей плохо информирован о событиях в Албании и тем более о высокой патриотической деятельности вашего превосходительства. Он жертва интриг, которые плетут ваши враги. Стоит ему во всем разобраться и узнать истину, как он сам опровергнет все, что написал.

— Не думаю, Нуредин-бей. Он прекрасно знает, как обстоят дела, но не желает сказать правду.

— Я его знаю как человека мужественного, стойкого. Ради отечества он готов на все.

— Прежде я тоже так считал, но… эти последние статьи заставили меня изменить мнение о нем. Если и дальше так будет продолжаться, мы будем вынуждены принять меры.

Нуредин-бей почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Он знал, что подразумевает президент под словом «меры». Ему живо вспомнились убийства противников режима в стране и за границей, убийства из-за угла, — хоть они и были совершены неизвестными лицами якобы из кровной мести, но все понимали, что это дело рук Ахмет-бея… И он поспешил успокоить президента: