Под властью пугала - [102]

— А что?

— Казармы.

— А сам город?

— Кто их знает.

— Но ведь город не военный объект.

— Будут фашисты спрашивать, военный это объект или не военный!

— А если бомба в нас угодит?

— Все может случиться.

— Этого еще не хватало!

— Да, уж тогда нам крышка!

— Почему нас не выпускают?

— Давайте потребуем у надзирателей, пусть выпустят.

— Пусть нас отсюда переведут.

— А куда?

— Куда-нибудь!

Но бомбежки не было. Вместо бомб фашистские самолеты сбросили листовки, засыпав ими всю Тирану.

Самолеты улетели, и город погрузился в странное молчание. Жизнь словно замерла. Напрасно пытались заключенные хоть что-нибудь разглядеть сквозь решетку окон. На улицах не было ни души. Надзиратели не показывались. Наверно, попрятались. И только на вышке, как всегда, торчал жандарм, направив дуло пулемета на тюрьму.

Какой-то заключенный оделся и начал собирать вещи, словно получил известие об освобождении. Он торопливо засунул свою скудную одежонку в торбу из козьей шерсти, сам не понимая зачем. Глядя на него, принялись собираться и другие. Поднялась суета. Заключенные связывали в узлы постели, засовывали в чемодан или торбу пожитки и садились на них, ожидая, что вот-вот распахнутся тюремные ворота и они, вскинув узлы на плечо, отправятся по домам.

Сойдясь кучками, люди тихо переговаривались.

— Шепчемся, прямо как будто помирает кто, — громко сказал Хайдар.

— Именно помирает. Албания помирает, наша независимость помирает, — воскликнул адвокат.

— Албания никогда не умрет! — выкрикнул Хаки.

— Конец нам, — не слушал его адвокат. — Итальянцы уничтожат нас как нацию.

— Нет, Халим, не так-то просто уничтожить нацию. Иначе нас бы уничтожили еще сотни лет назад. Албания будет жить, — убежденно сказал Хаки. — Она как неприступный утес! Возникали и исчезали империи, окружали ее… ну как амебы, что ли, липли со всех сторон, впивались в нее, обмазывали своей слизью, да только никому не удалось ее переварить. Они рушились, а она оставалась — могучий, неприступный утес. Римляне, византийцы, сербы, турки, Австро-Венгрия — все побывали тут, но где они теперь? Так будет и с гнилой империей дуче.

— Но ведь сейчас не те времена, Хаки, хоть ты и прав. Теперь наша нация действительно может исчезнуть, раствориться, ассимилироваться. Условия изменились, вспомни о современных средствах коммуникации, школах, культуре, радио, книгах, кино…

— Да, то, о чем ты говоришь, и вправду может случиться, если мы будем сидеть сложа руки.

— А что мы можем сделать? Если уж мы не смогли избавиться от Ахмета Зогу, который довел нас до такого состояния, то что говорить об Италии, таком большом государстве?

— Мы должны сражаться за независимость, за свободу. Должны поднять весь народ против захватчиков, против фашизма. Ведь смогли же мы это сделать в двадцатом году! Если нам удастся сделать это и теперь, Албания будет жить!

— Поднимайся не поднимайся — а одни мы все равно ничего не добьемся.

— А кто тебе сказал, что мы одни? Против фашизма весь мир. Наша надежда — Советский Союз. Он нас спасет.

— Советский Союз далеко.

— И все равно он нас спасет.

— Но ведь если Советский Союз вступит в войну, это уже будет мировая война!

— Мировая война неизбежна.

— Дорого обойдется людям новая война, Хаки, столько крови прольется.

— Значит, пусть лучше фашисты истребляют всех, так что ли?

— Не знаю, Хаки… У вас, коммунистов, четкие убеждения. Вы нашли свой путь и идете по нему, не сворачивая.

— Сейчас такое время, когда каждый должен выбрать для себя путь, Халим. У жизни свои перекрестки. И каждый, как богатырь из сказки, окажется когда-нибудь на распутье, надо будет выбирать, куда пойти. Одни только дураки да обыватели избавлены от этого.

— Хаки верно говорит, — согласился Хайдар. — Надо решать, в какую сторону идти — туда или сюда.

— Целый народ может оказаться иногда на распутье. Помнишь, как в сказке, Халим? Всадник, когда не знает, по какой дороге ехать, отпускает поводья, чтобы конь сам выбрал.

— Ну а мы, по-моему, пустили ослов, чтобы выбирали нам дорогу, — сказал Хайдар.

— Нет, мы сами выберем. А коммунисты — я вот, Лёни — уже давно выбрали.

Лёни засиял от радости, услыхав, что Хаки назвал его коммунистом. Адвокат вдруг рассердился.

— А я, значит, не в счет, да, Хаки?

— Так ведь ты не коммунист!

— Ошибаешься ты, вот что. Каждый должен выбрать, верно. Только насчет меня ошибаешься, я тоже выбрал себе дорогу. Недаром же ругался с тобой два года подряд!

Хаки крепко обнял его:

— Вот молодец!

— А меня, что ж, позабыли? — засмеялся Хайдар.

— Ты наш, Хайдар. Мы уверены, что ты с нами.

— Был и буду.

— Давай руку, Хайдар. Мы не сдадимся! Будем бороться! Мы уйдем в горы, соберем силы, а потом хлынем оттуда лавиной, никто нас не остановит. Сметем всю нечисть, вырвем с корнем все сорняки и сделаем Албанию такой, о какой мечтаем: свободной, независимой, счастливой.

— Как бы только вместе с сорняками не вытоптать и кукурузу, — со смехом сказал Хайдар.

Стемнело. В тюрьме царила тревожная тишина. Не слышно было обычной суеты в камерах, разговоров, восклицаний, ссор, смеха и тоскливых песен. Казалось, жизнь окончательно покинула эту гробницу заживо погребенных людей. Заключенные бродили на цыпочках по сумрачным коридорам, лишь кое-где слабо освещенным тусклыми лампочками. Наблюдавшие сообщили, что улицы пусты, никого нет, фонари не горят.