Под ветрами степными - [5]
Через два дня Рябов слег с воспалением легких. Почти десять дней пролежал он в больнице. Ребята переживали за него и по очереди бегали к нему. Выписался он накануне первого экзамена и вечером пришел ко мне. Он читал сочинение, написанное в больнице для пробы.
Как изменился Женька! Его тонкое красивое лицо совсем заострилось. Сквозь синюю, хорошо выстиранную и отглаженную рубашку торчат ключицы. Одни руки, которые держат открытую тетрадку, такие же: большие, с коротко подстриженными ногтями, загрубевшие и шершавые от всякой работы.
Он кончил читать и ждал, нахохлившись, замечаний. Я вздохнул и сказал:
— Может, не пойдешь завтра? Договоримся с директором и перенесем экзамен.
— Еще чего! — буркнул Женька.
Утром он пришел вместе со всеми. Получил он четверку.
В совхоз уезжали вечером 5 июля. Провожать нас пришли секретарь райкома комсомола и родители. Я хотел было сказать напутственное слово, но в последний момент, когда собрались в своем классе, охватила тревога. Что выйдет из всего этого? Мы еще только собирались ехать, а уже были потери. На выпускной вечер не пришел Юлька Четвертаков. На другой день он взял аттестат и уехал в Барнаул. Зато совершенно неожиданно для всех собрался ехать Коля Щукин.
Машины нас ждали возле школы. Будущие трактористы, комбайнеры и рабочие, забыв о важности момента, с шумом, наперегонки бегут занимать места. На одну машину грузим имущество, в другой рассаживаемся сами. Подняли на смех Толика Мацнева, который еле-еле перевалил через борт свой огромный деревянный чемодан. Стали допытываться, что в нем. Толик невозмутимо отвечал:
— Мать продовольствия натолкала! Говорит: все равно ни черта не заработаешь, так хоть неделю чтоб продержался.
Девочки носятся со швейной машиной, не зная, куда ее поставить, считают подаренную посуду. Им кажется, что чего-то не хватает. Но это Мацнев воспользовался суматохой и прячет в солому то ведро, то кастрюлю и сам же помогает искать. Матери с влажными глазами дают последние наставления.
Наконец все уселись, и машины с места набирают скорость. Несколько секунд видна старенькая школьная уборщица тетя Шура. Она стоит у ворот нашей бревенчатой школы и машет снятым с головы белым платком. Потом все скрывается за облаками пыли.
Другим пришлось ехать на целину почти через всю страну. У нас путь короче. До совхоза всего сорок километров. И тех, кто ехал сюда два года тому назад, ожидали необжитая, голая степь, костры и палатки. А мы едем, можно сказать, на готовое. Самое сложное, самое трудное целина, кажется, уже пережила. И тем не менее мы полны торжественности: ведь это первый самостоятельный шаг в нашей жизни, первый шаг в неизвестное манящее будущее.
Женька, свесившись через борт, уговаривает шофера «поднажать», и тот старается. Машины стремительно несутся вперед, ветер бьет в лицо, а Женька, взглянув на меня, оправдывается, улыбаясь до ушей:
— А какой же русский не любит быстрой езды!
У нас был уговор — въехать в совхоз с целинной песней. Но ее почему-то не получилось. Девчонки, когда показался поселок, затянули было песню, однако мальчишки их не поддержали.
Было воскресенье, и совхоз казался безлюдным и притихшим. Только где-то негромко играла гармошка да стрижи, как реактивные самолеты, носились над землей. Уже не яркое солнце освещало зеленые всхолмленные поля вокруг поселка, и все дышало спокойствием обычного деревенского вечера.
Нас никто не встречал. Мы сгрузились возле конторы. На ней висел замок.
Пока совещались, что делать, появился Владимир Макарович. Он здоровался со всеми за руку, шутил, на ходу отдавал распоряжения.
— Мы уже неделю вас ожидаем, — рассказывал он по дороге к вагончикам, в которых мы будем жить.
В них было очень грязно, и Владимир Макарович смешно разразился угрозами в чей-то адрес, кто должен был привести вагончики в порядок.
— Ничего! — успокоил его Игорь. — У нас руки не отсохнут. Девчонки вымоют.
Сразу взялись за дело. Ребята натаскали воды из Озернухи, маленькой речушки метрах в ста от поселка. Девочки разделились на две группы и основательно, не жалея воды, мыли стены, полки и полы. Игорь с Витей Новичихиным получали на складе постели.
Укладывались при свете карманных фонариков. Как всегда, на новом месте долго не спалось. Из вагончика, где устроились девочки, то и дело доносились взрывы смеха.
Ребята тоже не спали. Говорили о Юльке Четвертакове, о рабкооповской столовой, в которой щи стоят рубль семьдесят, а гуляш два сорок. Игорь, наконец, сказал:
— Ну, кончайте, братва! — А через минуту сам же начал: — Вы заметили, как здесь все обжито? Дома, сараюшки…
— Свиньи бегают, — вставил Женька.
— Наверное, забыли уже, где первый кол вбивали, — продолжал Игорь. — Приехать бы сюда года два назад — было бы интереснее.
Я тоже не спал и слушал, о чем говорят ребята. Обыкновенная история! Вот и им, начинающим самостоятельную жизнь, кажется, что они опоздали родиться и что самое трудное люди уже успели сделать без них.
ЗЕЛЕНАЯ УЛИЦА
Первое наше утро на целине было удивительно веселым и ласковым. Поднялись рано, когда хозяйки только выгоняли в стадо коров. Разве можно улежать, когда в окно вагончика брызжет снопами солнечный свет, когда видно, что небо ослепительно синее, без единого облачка, когда от одной мысли, что сегодня начинается твоя самостоятельная жизнь, сон как рукой снимает?
