Под ветрами степными - [15]

Для начала разговора я решил немного подшутить над ними, но не тут-то было. Посмотрев их документы, я сказал насколько мог хмуро и казенно, что они опоздали и люди нам больше не нужны. У обоих глаза потемнели.

— А директор здесь сейчас? — спросил Суртаев.

— Что директор, — продолжал я. — Разве вы мне не верите?

— Не верим! — очень убежденно сказал Суртаев.

Я рассмеялся, и мы познакомились. Конечно, они были очень нужны нам, тем более с правами трактористов. Через час на них уже был готов приказ, и директор от полноты чувств дал свою машину отвезти их на отделение.

И в этот же день из Татарии приехал еще один романтик с аттестатом зрелости. Это был Равиль Лотфуллин, высокий, с мягко очерченным овальным лицом юноша, убежденный, что здесь он крайне нужен.

Было поздно, и я повел его к Мацневу. У Анатолия в клубе сейчас жил Игорь. Еще в начале августа он попросился на ферму. Ему дали гурт только что полученных племенных нетелей. Первое время ребята подтрунивали над ним, но он очень добродушно к этому относился, был убежден, что поступил умно, и, кажется, в самом деле был доволен своим положением.

Теперь он ездил на низенькой мохноногой лошади. В холодные дни он надевал ватные брюки, полушубок и шапку и издали становился похож на кочевника. Когда утром и вечером он прогонял мимо тока своих нетелей и видел, что за ним наблюдают, он начинал подбадривать свою лошаденку, угрожающе стегал бичом по воздуху и зычно гаркал на стадо. Девочки на току смеялись над ним до слез.

На отделении жить Игорю было неудобно, и он перебрался к Анатолию. Вставал рано и обязательно делал зарядку. Под кроватью у него была целая коллекция гирь, штанговых тарелок, гантелей и ядер. В коридоре к потолку он подвесил боксерскую грушу и подолгу пыхтел возле нее. В завершение всего того шума, который он производил над ухом безмятежно посапывающего Анатолия, Игорь начинал бег и подпрыгивание на месте. И это продолжалось до тех пор, пока с подушки не поднималась взъерошенная и сердитая физиономия хозяина комнаты.

— Ты клуб завалишь, бегемот! — возмущенно говорил он Игорю.

Игорь удовлетворенно хмыкал, рот его растягивался в довольной улыбке, и он отправлялся умываться.

Но в общем они жили весьма мирно. По очереди что-нибудь готовили, причем всегда с запасом: не было дня, когда кто-нибудь не пожаловал бы к ним в гости из пристанцев или турочаков.

Мы с Равилем застали их сидящими за большой сковородой жареной картошки, от которой мы не в состоянии были отказаться. Здесь произошло более углубленное знакомство с новеньким.

— Ты надолго к нам? — поинтересовался Игорь, отрезая себе невиданный, едва не в половину буханки ломоть хлеба.

— На два года приехал.

— А чего только на два? А вдруг женишься? У нас, знаешь, какие девчонки есть!

— Мне надо в армию идти. Потом буду жениться, — простодушно отвечал Равиль таким тоном, каким говорят о чем-то хорошо обдуманном и уже твердо решенном.

Ребятам он понравился. Они рассказывали ему о себе, удивлялись, когда он сказал, что мать у него комбайнер и что он вместе с ней уже проработал два сезона, Не спрашивали только об одном: почему он вздумал приехать на целину? Это было ясно само по себе: где же сейчас интереснее, чем здесь!

За чаем, когда Игорь, разморенный пятью кружками, остался в одной майке и Равиль с почтением посматривал на его бицепсы и военно-морскую грудь, как называл ее сам хозяин, начали обсуждать различные варианты трудоустройства Равиля.

— Пойдем на ферму! — уговаривал Игорь. — Не прогадаешь. Мне толковый напарник нужен. Пойдешь?

Равиль, застенчиво улыбаясь, покачал головой.

— Я на комбайне хочу работать.

— Зря. Пожалеешь!

Игорь помолчал, вспомнил что-то, в глазах его появилось лукавое выражение.

— А мне мать всегда говорила: «Учись, балбес, а то пастухом будешь!» По ее и выходит.

Определив Равиля на ночлег, я вернулся в контору. Все уже разошлись, только в производственном отделе горел свет. Лида Волкова, член комитета комсомола, наш научный сотрудник, разбирала снопы пшеницы для апробации. После разговора с новеньким у меня было хорошее настроение, я рассказал Лиде о Равиле. Она слушала меня, не отрываясь от работы, ловко сортируя колосья и увязывая их в маленькие красивые снопы. Я почувствовал, что она почти не слушает и думает о своем. И в самом деле, она вдруг откинулась на стуле, поправила очки, недоброжелательно посмотрела на меня близорукими глазами, подала мне один из готовых снопов.

— Что ты скажешь о нем?

— Пшеница, еще зеленая, — начал я.

— Зеленая, зеленая! — зло передразнила она меня. — Не зеленая, она еще цветет! Ты понимаешь, что это значит? Сегодня двадцать шестое августа, а у нас еще цветет пшеница! Это июньский посев. У нас его около трех тысяч гектаров. Мы можем с них ничего не получить. Вот у нас проблема номер один. Вот об этом надо нам всем думать. Я чувствую, будет на редкость тяжелая уборка. Пусть мне говорят, что я трусиха и паникерша, но у нас до сих пор половина комбайнов без людей. Надо бить тревогу и всех ставить на ноги…

— Как ставить на ноги?

— Подожди, не смейся, — продолжала Лида.

А я и не думал смеяться, потому что все, что она говорила, было слишком серьезно.