Под твоим небом - [4]

Андрей слыхал от Петра, что Сергей Митрофанович Волоков как ученый несколько лет то ли стажировался в Америке, то ли где-то там работал по личному заданию Сталина. «Но ведь не привез же он все свое имущество из-за океана, — думал Андрей. — Скорее всего, приобрел здесь за крупные деньги».

Мысль о крупных деньгах все чаще и чаще в последнее время приходила Андрею в голову. Деньги становились главным мерилом послевоенной жизни. За долгие годы войны он отвык думать вообще о деньгах, жил как все в армии с понятием «положено, не положено», то есть одевало чем положено и кормило как положено государство, его солдатский труд никак не оценивался в денежном выражении. А теперь всюду только и разговор, что о достатке, о зарплате — дико как-то.

Андрей пил чай молча, и все молчали несколько минут. Первым не выдержал паузу Феликс Егорович. Оторвавшись от своей чашки, он пригладил волосатой рукой свою полуседую бородку и сказал:

— Ну вот, и в самом деле — гость приговорил себя к молчанию. — Он посмотрел на Андрея. — А между тем, мы говорили тут о вас накануне вашего появления. Вы ведь фронтовик, основа нашего государства. Ваш девиз — бурная деятельность. И еще добавлю — мечтания.

Феликс Егорович не в ладах был, видимо, со своей бородой — он постоянно ее разглаживал, а она все топорщилась.

— Не устали, значит, мечтать? — Феликс Егорович обернулся в сторону Волокова-отца. — Вы слыхали, Сергей Митрофанович, не устали?

Не переставая барабанить пальцами по столу, Волоков-отец кивнул в ответ головой и наконец заговорил:

— Это хорошо — мечтать. Но о чем? Для науки это очень важный вопрос.

Он помолчал. Положил свою тяжелую ладонь на тетрадку Андрея.

— Не скрою — это похвально, — произнес профессор, показав на тетрадь. Он сухо посмотрел на Андрея. — Вы вторгаетесь во все сферы науки. Вот, в частности. — Он неприятно усмехнулся. — Даже, простите, проблема рака вас не очень смутила. — Опять усмехнулся. — Нет, нет, я вовсе не шучу. Вы утверждаете, что проблема асбеста особо опасна для раковых заболеваний… Любопытно. Весьма. Оказывается, рак — остатки некогда живых существ, существовавших в бескислородной атмосфере. Значит, пишете вы, рак в организме можно уничтожить, создав вокруг него кислородную ловушку. Так ведь?

— Я лишь предположил, — давясь собственным голосом, возразил Андрей.

— Я понимаю, дорогой. Но вам следует знать, что и этот вариант уже рассматривался наукой…

Звон в ушах не прекращался, и когда за столом затихли, а Сергей Волоков вновь принялся разливать чай, Сергей Митрофанович снова стал барабанить пальцами по столу, как-то неприятно, отталкивающе улыбался:

— Вы торопитесь, молодой человек, во всем разобраться. В науке это самый большой грех…

Андрей уже не помнит, с кем и как попрощался. Только одно слово все еще звенело в ушах — «Спасибо».

* * *

Дорогой вспомнилась фраза Петра: «Дилетанты — это воздух, которым мы дышим. — Петр смеялся. — Понимаешь, мы умеем плавать, а вы умеете нырять».

Горели редкие, тускло освещающие аллею фонари. Со стороны детской площадки, отгороженной от аллеи высоким кустарником, доносилось ребячье разноголосье. Значит, время не позднее, понял Андрей. Да и куда ему вообще торопиться?

Впереди шла девушка, вся в белом, спортсменка, что ли.

В кармане плаща была тетрадка, которую ему вернули, пожелав неторопливого упорства.

Андрей уже твердо знал, что никогда не покажет кому-либо свой опус. Идя по бульвару, он ловил себя на этой упрямо возвращающейся к нему мысли, что не отдаст, — вот и все, нечего тут объяснять.

После тридцати человек, конечно, не кончается, его ждет впереди еще много дел и ошибок. Но надо — жить, то есть дышать полной грудью и делать реальное дело, а не разыскивать заросшие бурьяном тропинки, по которым ты лишь мысленно бегал в годы бесплодных юношеских мечтаний. Бери груз по плечу. А в гении — поздно.

— Поздно! — вслух, громко произнес Андрей, так что девушка в белом обернулась.

Он увидел на газоне возле старого дерева новенькую зеленого цвета урну. Резко свернул с аллеи, подошел к урне и вынул из кармана тетрадку. Спокойно, не торопясь разорвал ее пополам. Потом еще пополам и еще. Когда в урну посыпались клочки исписанной бумаги, он подумал: «Что я делаю?». Но остановиться уже не мог и то, что оставалось у него в руках, рвал и рвал на мельчайшие клочки, как будто главное в том и заключалось, чтоб как можно усерднее все разорвать, покончить с прошлым.

3

Андрей трижды нажал на звонок. Так он условился с Людой, иначе мальчишки ему не откроют.

И вот голосок за дверью:

— Кто там?

— Это я, дядя Андрей… Откройте, ребята.

Щелкнул замок, дверь распахнулась.

На Андрея уставились две пары настороженных глаз, даже чуть испуганных — серые и черные. Сероглазый белобрысый — это Миша, а чернявый, красивенький — Саша, ему шесть лет. Мише — девять.

— Привет, орлы! Узнали меня?

— Узнали.

Андрей повесил плащ рядом с хозяйской телогрейкой Петра. Скинул ботинки, Миша принес ему тапочки. У Люды всегда чистота, паркетный блеск.

— Дядя Андрей, чай будете пить? Мама велела вас чаем напоить.

— Нет, спасибо. Пошли в комнату.

Так началось дежурство Андрея в доме Петра. Слово «дежурство» произнесла Люда.