Под тремя коронами - [96]

В городе в это время было тринадцать церквей. Несколько из них построила и восстановила Елена. Древнейшими считались монастыри Свято-Духов, Козьмо-Демьянский и Петропавловский. Вознесенскому Елена подарила населенное имение Тростенец. Сюда она чаще всего приезжала со своими думами, мольбами и упованиями. Жизнь монастыря проходила в строгой размеренности. Длительные церковные службы отличались благолепием. В поклонах братия: по старшинству, от старцев у алтаря до послушников близ притвора. Также подходили и для целования Евангелия и икон. В таком же порядке чинно следовали к трапезе. Пища вкушалась в глубоком молчании, слышен был только монотонный голос чтеца. Кушали по два раза на дню, но не до сытости. Из питья — вода. В монастыре всегда было много нищих, просто приходивших издалека богомольцев. Елена любила раздавать милостыню личную, непосредственную из рук в руки, притом втайне от постороннего глаза. Это для нее было обязательным актом богослужения, практическим требованием правила, что вера без дел мертва. Елена считала, что когда встречаются две православные руки, одна с просьбой Христа ради, другая с подаянием во имя Христово, трудно было сказать, которая из них больше подавала милостыни другой: нужда одной и помощь другой сливались в братской любви обеих.

В имении Тростенец, находившемся недалеко от города, она проводила по нескольку месяцев. Когда бы ни приехала княгиня сюда, всегда находила должный порядок. Дома содержались исправно, все находилось на своих местах — везде чувствовалась рука управляющего пана Ознобиши. Даже прошлогоднее лето, последствия которого люди сравнивали с войной, не принесло особого урона имению. Тогда установилась необыкновенная жара. Реки, пересыхая, мелели, болота высохли и стали гореть. Земля и особенно поля покрывались глубокими трещинами. Пожары полыхали в лесах, захватывая пламенем и строения. Гибли люди и животные. Здесь, в Тростенце, жил старый челяднин, которого Елена иногда приглашала на прогулки. Ей казалось, что он знает все: как будто купальский дедок бросил ему из своей корзины волшебный цветок папороти. На все случаи жизни у него были ответы и советы.

Переступая в роще через срубленное дерево, он говорил:

— Прежде чем срубить дерево, нужно попросить у него прощения, а также разрешения у деда-гаюна, защитника леса…

Как и большинство священнослужителей, с которыми Елене приходилось беседовать, старик счел нужным сказать великой княгине об остатках языческих обычаев, о празднованиях кумирских и связанной с ними нравственной порче. Елена слушала и дивилась складности речи старика.

В один из октябрьских дней она, как и всякая добронравная женщина в эти местах, проснулась рано и вышла на крыльцо. В силу вступал робкий, несмелый рассвет. Уже наступили короткие дни. Солнце в такое время — как редкий гость: проплывет красное низко над горизонтом и на покой. Воздух был густым, до предела насыщенным влагой. Она решила объехать имение на любимой лошади Луне, которую здесь держали специально для ее прогулок. Она почти подъехала к излучине Свислочи, где, по словам пана Ознобишина, отдыхала большая стая диких гусей, летевших на зимовку. Но начался дождь, а затем и пошел мокрый снег. Наверное, это послужило сигналом для птиц, и они стали шумно подниматься в воздух. Почему же вы не переждете непогоду, подумала княгиня. Но гуси всей стаей поднялись на крыло и длинной вереницей с тревожным криком потянулись над берегом, низко пролетая над всадницей. Услышав летящих сородичей, в загонах начали шумно отзываться домашние птицы.

Не чувствуя холода, Елена долго смотрела вслед птицам, перестроившимся в огромный клин. Появилась зависть к их свободе и возможности улететь, куда хотят и когда хотят… Прошло несколько дней и ненастье прекратилось. И как бы во второй раз вернулось бабье лето…

Как раз в это время, к радости Елены, неожиданно приехал Александр. Налегке, с небольшой охраной. Чтобы создать великому князю больше удобств, тут же переехали на митрополичье подворье в Минске. Отдохнув пару дней, великокняжеская чета посетила несколько храмов, как католических так и православных. В любимом Еленой Вознесенском монастыре задержались дольше обычного: игумен Рафаил уговорил высоких гостей принять участие в скромной, обительской, как он выразился, трапезе. Александр не пожалел: трапеза оказалась обильным, даже роскошным обедом, где вкушались не только различного приготовления мясо, редкая дичь, рыба речная и морская, но и были предложены дорогие, из дальних стран привезенные вина.

После обеда решили прогуляться вдоль Немиги. Александр спросил у игумена:

— Где-то здесь на берегах Немиги более четырехсот лет назад произошла битва между русскими князьями?

— Да, в 1067 году. В ответ на захват и разорение полоцким князем Всеславом Чародеем Новгорода Великого южно-русские князья Изяслав, Святослав и Всеволод Ярославичи захватили Минск. И тоже, по тогдашнему обыкновению, проявили невиданную жестокость: не оставили ни крестьянина, ни челяднина. Всеслав Полоцкий попытался защитить город. Войска сошлись здесь, показал игумен на примыкавшее к городу поле. Даже глубокий мартовский снег не остановил их. Полочане потерпели поражение, а Всеслав во время последовавших переговоров был схвачен и посажен в поруб в Киеве. Владыко Туровский так описал это событие: «На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизи кровави бреза не бологом быхуть посеяни — посеяны костьми русских сынов».