Под тремя коронами - [73]

Елена подошла к столу, выдвинула потайной ящик и достала письмо:

— Советую, ибо люблю тебя, милую дочь свою… Не хочу вашего зла, — зачитала она слова отца. — А на самом деле многие советы отца обращаются во зло мне… Я сказала мужу, — продолжала Елена, — что отец спрашивает, для чего он не хочет жить с ним в любви и братстве… Муж приготовил и показал мне свой ответ отцу. В нем сказано: для того, что ты завладел многими городами и волостями, издавна литовскими; что пересылаешься с нашими недругами султаном турецким, господарем молдавским и ханом крымским, а доселе не помирил меня с ними, вопреки нашему условию иметь одних друзей и неприятелей; что россияне, невзирая на мир, всегда обижают литвинов. Если действительно желаешь братства между нами, то возврати мое и с убытками, запрети обиды и докажи тем свою искренность: союзники твои, увидев оное, перестанут мне злодействовать.

— Что я могла приписать к этой грамоте, кроме поклона родителю? — спросила Елена.

— Конечно, хотелось бы во всем быть послушной своему батюшке… Но вот он начал настаивать, чтобы я не носила польской одежды. А муж, наоборот, настаивает, чтобы я переменила русское платье на литовско-польское. Кроме того, здесь жены всех вельмож, знатных панов и даже православных купцов носят польскую одежду. Потом ты сама, крестная, посмотри: польская одежда не менее красива, чем наша московская. Кроме того, она более удобна…

— Вот я сейчас, — сказала Елена и вышла в соседнюю комнату.

Вскоре она появилась в польском наряде. У Ефимии даже перехватило дыхание: так хороша была ее крестница. На ней было сшитое из голубой камки длинное платье, из-под которого едва были видны сапожки. Оно оставляло открытыми руки, шею и плечи. Через лоб голову охватывала узкая полоска из светло-красной камки, густо усыпанная жемчугом. Такое же ожерелье украшало шею. В отличие от московских одежд, скрывавших красоту женского тела, это платье, наоборот, подчеркивало ее, выгодно выделяя грудь, бедра и все, что всегда привлекало и привлекает мужчин…

Чем больше присматривалась Елена к новой обстановке, к мужу, к его родне, тем больше осознавала трудности своего положения. Видела, что не является желанной гостьей как в великокняжеском дворце, так и в королевской семье в Кракове. Уже в силу происхождения ее жизнь и деятельность в отличие от великих княгинь-католичек невольно принимала политическую окраску, выходила за пределы семейного, хозяйственно-бытового круга. Поэтому Елена проявляла много такта, осторожности, твердости характера, чтобы с достоинством носить титул великой княгини литовской.

В первое время Елена была под сильным влиянием отца и боялась действовать самостоятельно. Но она понимала, что долго это продолжаться не должно, что это будет осложнять ее положение. И сначала робко, затем смелее, шаг за шагом она начала освобождаться из-под порою мелочной его опеки. Впервые это проявилось в смене одежды великой княгини.

Елена долго уговаривала Александра разрешить ей во время поездки по княжеству посещение православных храмов и монастырей. Он, по обыкновению, отнекивался, откладывая все на потом. Но когда к Елениным просьбам присоединилась и ее крестная, уступил. При этом король сказал:

— Но помимо православных храмов ты должна посещать и католические. Ты ведь королева польская, а Польша не знает никакой другой веры, кроме римско-католической. И нам нужно думать о единении церквей, а не об углублении раскола.

Помолчав, Александр продолжил:

— Удивляюсь, почему выгоды единения христианских церквей не хочет видеть твой отец. Ведь говорил же апостол Павел: несть эллина, несть иудея, а есть христианин.

Назавтра к великой княгине пришел епископ виленский. Елена впервые откровенно и неторопливо рассмотрела его. Это был человек среднего роста, на первый взгляд довольно некрасивый и даже нескладный, худощавый, с впалой грудью и понурой головой. Одна лопатка заметно выдавалась больше другой. Лицо он имел небольшое, бледно-красноватое, нос неправильный, приплюснутый, рот слегка искривленный, особенно когда раскрывался, и маленькие частые зубы. Густые белокурые волосы падали клоком на белый, прекрасный, хотя и низкий, лоб. Смеялся епископ, хоть и редко, но от души, как ребенок.

Как и всегда при встрече с Еленой, он начал разговор о высоком предназначении королевской власти, о необходимости единой веры сначала в королевской семье, а потом и в объединенном государстве.

Елена как всегда спокойно и уверенно отвечала:

— Вспомни, святой отец, что папа Павел, подыскивая в свое время нужного жениха для моей матери, Софьи Палеолог, обратил взор на государя московского. Римский первосвятитель при этом надеялся, конечно же, что при помощи царевны Софьи, воспитанной в правилах флорентийского соединения церквей, можно будет убедить Москву принять решение этого собора. И этим самым подчинить себе нашу церковь, которую мы считаем единственно правильной. Но надежды эти, владыко, не сбылись, как ты знаешь. Моя мать осталась верна православию. И для меня позиция моей матери — пример, достойный подражания…

— Все это так, княгиня. Но будь то короли или великие князья, они всегда и прежде всего должны думать о пользе и выгоде государственной. Для Великого княжества Литовского тесный союз с Польшей, как и распространение здесь истинной апостольской веры, сулит много преимуществ. Вместе с Польшей княжество может успешно отражать попытки всех недругов захватить его территорий, а в данном случае вернуть уже утраченные, Польша, княгиня, тесно связана с европейскими странами, а в них развитие ремесел, науки, культуры выше, чем в восточнославянских землях. Там уже печатают книги, все более доступным становится образование. Все нужное, в том числе и современное, оружие мы покупаем там, на Западе. К этому может приобщиться и Литва.