Под тремя коронами - [19]

Все это исполнил Яков Захарьевич. Но литовские паны-рада продолжали настаивать на скорейшем сватовстве. Тот же Заберезский писал в Москву первому боярину, родом литвину, к тому же Гедиминовичу, Ивану Патрикеевичу и просил:

— Дознайся, князь, у своего государя, захочет ли он отдать дочь свою за нашего господаря, великого князя Александра. Да напомни ему, что только одному Богу известно, как бы сложились отношения Литвы и Московского государства, если бы в свое время состоялся брак Ягайло с дочерью Дмитрия Донского… Но тогда, к сожалению, не смогли договориться. Польша помешала…

Но и этого панам-раде казалось мало. Поэтому в апреле, как только подсохли дороги в Москву, явился посол Александра, пан Станислав Глебович. Именно ему поручил эту миссию великий князь, хотя пан Станислав слыл скептиком, утратившим веру даже в скептицизм, сомневающимся даже в сомнении. Но был умен, деловит, умел убеждать людей… К тому же, как и большинство жителей Западной Руси, лицом был чист, имел открытый взгляд, ростом вышел удалый. А на русском наречии говорил едва ли не лучше самих москвичей…

В Москве считали, что «всякий посол речи говорит и лицо носит государя своего». Поэтому у людей посольских, вещей не досматривали, не брали с них тамги и никаких других пошлин. При жизни Казимира литовского в сношениях Литвы с Москвой соблюдалось равенство. Но при Александре оно как бы само собой нарушилось в пользу Москвы. Для переговоров, и особенно для заключения мира, послы литовские стали ездить в Москву, что сразу же и вошло в обычай. Для встречи послов на границе московские власти посылали приставов, чтобы проявить о них должную заботу, давать корм с медом и вином. Перед паном Глебовичем пристав молодцевато спешился и, как положено, почти в пояс поклонившись послу, сказал:

— Мой государь велел встретить тебя, пан Станислав, и препроводить в Москву, дабы чего не случилось.

— А что может случиться, пан пристав? У меня, как видишь, своя охрана. Но тем не менее спасибо. Хотя, что греха таить, слышал я, что недавно в московской земле разбойники убили двух литовских купцов и всех сопровождавших их людей. Ограбили, как водится, а тела побросали в реку…

И помолчав, добавил:

— А садись-ка ты, пристав, ко мне в тапкану. Вместе дорогу и скоротаем. Она, чай, еще не малая.

Пристав не без колебаний исполнил просьбу посла.

— Каково здоровье вашего государя, пан пристав? — спросил Глебович.

— Божией милостью и нашими молитвами все хорошо, пан посол.

— А правда ли, что Иоанну присущи расчетливость, неторопливость и даже медлительность, осторожность, сильное отвращение к мерам решительным, которыми можно не только много выиграть, но и потерять. При этом, говорят, он проявляет стойкость и хладнокровие в доведении до конца раз начатого? — спрашивал далее пан Глебович.

— Осталось немного пути, пан посол. Ты встретишься с нашим государем и все узнаешь, — холодно отвечал пристав.

Но вскоре посол заметил, что двигаться стали медленно — по пятнадцать-двадцать верст в день. Иногда без видимых причин останавливались, правда, всегда в красивых, удобных местах. По всему видно было — ждали распоряжений из Москвы. Пана Станислава такие остановки не раздражали. Весна, а с нею и жизнь вступала в свои права. От земли поднимался легкий парок, распространяя весенний запах. Невидимыми колокольчиками висели в небе жаворонки. Летели из далеких зимовок первые птицы. Послу даже показалось, что на ближайшей опушке леса робко опробовала свой голос кукушка. На наиболее солнечных местах — и когда только успели — появились зелена трава и даже первые небольшие цветы… Все наполнялось светом и радостью. Дышалось легко…

Но вот прискакал второй пристав и все изменилось. Теперь ехали быстро и удобно. Все стремились во всем угодить послу и исполнить любое его желание — едва ли не в рот ему заглядывали.

И чем ближе подъезжали к Москве, тем больше встречалось селений, людей и обозов на дорогах. Поля и луга становились обширными, более ухоженными. А затем показалась и сама Москва. Величественно возвышаясь на равнине, даже в пасмурный осенний день она сверкала блестящими куполами своих несметных храмов. Над белыми кремлевскими стенами величаво плыли в облаках красивые башни. Выделялись редкие каменные здания, окруженные тысячами деревянных домов. Город широко раскинулся по берегам рек Москвы и Яузы и своей обширностью поражал иностранцев, привыкших к скученности и замкнутости западноевропейских городов. Особенно большой казалась Москва издали. Высокий холм при впадении речки Неглинной в Москву-реку представлял собой естественно-укрепленное место, с трех сторон омываемое водой. На нем и располагался Кремль, тоже опоясанный садами. К нему сходились главные улицы и части города. В кремле было немало зданий: одних церквей насчитывалось шестнадцать, в большинстве своем деревянных. И только три каменных собора: Успенский, Архангельский и Благовещенский. Их купола выше других церквей поднимались в небо…

В Москве посольство остановилось на специальном посольском дворе. Множество построек разного предназначения, от конюшен до жилых помещений с ажурными башенками, резными лестницами и переходами, окаймляли обширную площадь, где были особые места для прогулок и различных игр.