Под тремя коронами - [20]

Вопреки московскому обыкновению принимать послов через неделю-другую после их приезда, литовского на этот раз приняли через два дня. Кремль встретил посольство тихо, почти безлюдно. Великокняжеские палаты были деревянные и расположены фасадом к Москве-реке. Они представляли собой обширную группу разнообразных зданий самых причудливых, оригинальных форм. Хоромы в три яруса с теремами, чердаками, вышками, с башенками по углам соединялись переходами со зданиями в два этажа. Деревянные стены из роскошного леса были прорезаны множеством окон и крылечек, каждое своеобразной формы, украшенные художественной резьбой. Крыши многих хоромов, теремов и башен блестели золотом.

Самые знатные из бояр встречали пана Станислава внизу лестницы, а также перед палатными дверями. Послу показалось, что двор московского князя в избытке переполнен слугами-боярами и князьями. Можно было увидеть здесь и татарских князей, когда-то грозных и надменных, а ныне скромно проживавших на Руси и несших пограничную службу великого князя.

В Приемной палате напротив входных дверей находился трон, на котором сидел великий князь в полном большом наряде, который полагалось надевать только в самых торжественных случаях. В углу стоял большой серебряный рукомойник, чтобы великий князь после приема грамоты из рук иноземного посла мог омыть руки. На вид Иоанну III было лет пятьдесят. Он был красив, высокого роста, но, как показалось пану Станиславу, излишне худощав. Бросалась в глаза и его сутулость. Около трона, по бокам, в белых одеждах стояли рынды, почетная великокняжеская стража с серебряными топориками на плечах. Кругом стен, на лавках, сидели бояре. Посол, отделившись от своей свиты, которая остановилась посреди зала, и, приблизившись к трону, правил поклон великому князю от своего государя, а думный дьяк в это время принимал от свиты посла подарки. Великий князь спросил о здоровье своего брата Александра, дал руку послу и велел садиться на скамью напротив себя. Посидев минуту-другую, пан Станислав встал и подал верительную грамоту, а затем представил подарки, которые в Москве назывались поминками.

Прием происходил в присутствии сыновей великого князя — Василия, Юрия и Дмитрия, гордо сидевших на специальных, только им предназначенных, местах. Словно молодые орлы, все трое были осанисты, зорки и когтисты. Но старший Василий выгодно отличался от братьев. Красавец с русыми локонами, правильными чертами цветущего лица, он отличался еще и изящными манерами, величественной осанкой. В нем чувствовался будущий повелитель великой страны. Здесь же находились и все бояре. Сыновьям великого князя посол правил поклоны. Они давали ему руки и справлялись о здоровье.

После официального приема помощник Глебовича пан Анатоль Стрижевич заметил:

— А раньше, говорят, Иоанн обращался с послами очень милостиво, держался чрезвычайно просто и непринужденно. Да и приемы проходили без официальной пышности, при двух-трех близких советниках… Великий князь мало обращал внимания на этикет, был чужд важности и чопорности.

— Да, — ответил посол. — В то время великий князь держался обычаев удельной старины: жил непринужденно и просто. Тогда влияние его жены Софьи Фоминичны было слабо, а в великокняжеском быту были мало заметны черты придворного византийского этикета.

— После того как татары, простояв на Угре, не решились вступить в битву с русичами, Иоанну стали сопутствовать политические успехи. Он быстро стряхнул с себя робость татарского данника и почувствовал себя свободным, независимым государем и даже наследником византийских императоров.

— А ты обратил внимание, как много и успешно строят в Москве? — обратился Глебович к помощнику.

— Вовсю стараются, чтобы Москва выглядела как столица могущественного государства, — продолжал пан Стрижевич.

— Да, строительство у них, на зависть, приняло, грандиозные размеры и двигается не по дням, а по часам… Похоже, что народная гордость и самолюбие, подавленные когда-то татарами, стали пробуждаться. Русские стали сознавать, что не только военная сила, но и зодчество, искусство, как и богатство в целом, сообщают силу и блеск государству.

Затем посол был приглашен на обед к Иоанну. Сначала были поданы лебеди и соответствующие вина. Затем пошли осетры, стерляди, черная и красная икра, жареные поросята, домашняя и боровая птица… Вскоре столы ломились под тяжестью яств на дорогой посуде. О главном за столом говорить не стали, тем более что пан Станислав оказался охоч к вину, которым ему щедро наполняли кубок. И то ли по наказу, данному в Вильно, то ли под воздействием вина начал пан Станислав с обид:

— Жалуюсь я, государь, на обиды, что чинятся твоими людьми Литве. Еще при Казимире…

Но тут вмешался боярин Вяземский:

— Давай, пан Станислав, не о том, что когда-то было… Что сейчас беспокоит наших соседей?

Посол не сразу понял, что от него хотят… Но все-таки уже заплетающимся языком продолжил:

— А что? Уже при Александре, как вы знаете, Панове, сожжен был Масальск, взяты Негомирь и Бывалица…

Но вскоре Глебовича перестали слушать. Вино пили все, и Оно придало оживление беседе. У некоторых бояр просто развязались языки. Другие, как и положено на пиру, положив головы на стол крепко засыпали.