Под тремя коронами - [21]

В конце обеда Иоанн подозвал князя Верейского:

— Ты возьми побольше вина и меда и отвези пана Глебовича на посольский двор. Постарайся развязать ему язык… Человек, выпивший лишнее, не хранит тайн.

За столом на посольском дворе Глебович начал было говорить о сватовстве и заключении мира, но затем заупрямился и заявил:

— Я должен говорить с князем Патрикеевым.

— С Патрикеевым, так с Патрикеевым, — отвечал Верейский. — А поедем-ка к нему…

Обнявшись, как добрые друзья на подпитии, они вышли во двор и вскоре их возок в сопровождении вооруженных дворян мчался по ухабистым улицам Москвы. Оказавшись за столом у Патрикеева, пан Станислав снова начал речь о сватовстве:

— Ты, князь, выведай, пожалуйста, у своего государя Иоанна: хочет ли он выдать дочь свою за Александра…

Князь отвечал вопросом:

— А как, по-вашему, какому делу надобно быть прежде: миру или сватовству?

— Когда великие литовские люди приедут, то они и поговорят об этом с великими московскими людьми… — неопределенно заметил Глебович.

Патрикеев в ответ на это сказал:

— От себя, пан посол, я хочу сказать, что когда будет мир, для заключения которого литовские послы должны приехать в Москву, тогда и дело о сватовстве начнет двигаться.

И помолчав, скорее для важности, чем по необходимости, добавил:

— Собственно, сватовства литовские вельможи желают больше, чем мы…

А потом и совсем уж обидное для литовского посла, слывшего у себя на родине блестящим оратором и краснобаем:

— Главное, чтобы при деле пустых речей не было. Велеречивый человек, как правило, лжец. Когда прежде от короля Казимира приезжало посольство для заключения мира, то много было лишних речей, отчего дело на тот раз и не состоялось.

Как будто протрезвев, Глебович отвел Верейского подальше от других гостей и заплетающимся языком сказал:

— А помнишь, князь, как ваш государь Иоанн, желая оказать особую милость максимилианову послу Юрию Делатору, сделал его золотоносцем: дал ему цепь золотую с крестом, шубу атласную с золотом на горностаях да шпоры, по нашему остроги, серебряные вызолоченные. Хорошо бы и мне такая честь была оказана.

Верейский не стал дальше слушать посла и, взяв за плечи, отвел к пирующему столу.

Вскоре князь Патрикеев отправил своего человека в Литву к Заберезскому. В письме он предлагал, что прежде сватовства надобно мир заключить и чтобы паны с этим не медлили.

Полоцкий наместник решил все доложить Александру. От Полоцка до Вильно путь известный, наезженный. Да и думалось хорошо в уютной повозке. А чтобы не засидеться, в поводу у охраны его любимый конь, под седлом и скучающий, как казалось наместнику, без хозяина.

А думать есть о чем, тем более что, похоже, Александр не любит утруждать себя рассуждениями. Ждет, что доверенные и приближенные паны все рассудят. Вот первый боярин при Иоанне, князь Иван Патрикеев, пишет в последнем письме, что сватовство может быть при условии, чтобы оба государства держали те земли, которые издавна им принадлежат, и что великий князь Иоанн земель Литовского государства не держит, а держит свои земли… И что мир, которого якобы хочет главный московит, должен быть заключен по всей его воле. Ну что же: старая песня… Не раз Иоанн утверждал в переговорах с литовскими послами, что все, чем он владеет — его собственность.

Хотя дорога была и долгой, но к дремоте не располагала. Не удается добиться, чтобы все дороги содержались в исправности… Все рытвины да колдобины. Проедешь несколько верст и чувствуешь, что растрясло тебя… И то хорошо — не заснешь, все обдумаешь, что великому князю Александру сказать нужно…

И мысли вновь вернулись к главному. Обстоятельства складываются так, что владения московского князя беспрестанно прирастают за счет Западной Руси. В начале 1493 г. уехали служить московскому князю Семен Воротынский с племянником Иваном. И оба с отчинами отошли. Мало того, по пути в Москву князь Семен овладел двумя литовскими городами — Серпейском и Мещовском. За Воротынским погнались смоленский воевода пан Юрий Глебович да сын известного московского беглеца Семен Можайский и взяли назад эти города. Но не тут то было: Иоанн не хотел отдавать взятое. Велел племяннику своему князю Федору Рязанскому привлечь войска побольше и опять взять Серпейск и Мещовск. И, к сожалению, как это часто случалось, воеводы литовские и на этот раз уступили. Глебович и Можайский не осмелились противостоять московитам и, оставив в городах заставы, бежали к Смоленску. И что поделать? Сила московская взяла эти города без сопротивления. Воинские заставы были отосланы в Москву, земских и черных людей привели к присяге все тому же Иоанну. Такая участь постигла и другие города. Когда русские воеводы отправили в Москву плененных князей и панов вяземских, то Иоанн, которого бог, как видно, не обидел здравым рассудком, пожаловал их прежними отчинами и приказал служить ему, великому князю московскому. Так же поступил Иоанн и с приехавшими в Москву князем Михайлой Мезецким, который силой, как пленных, привел с собой и двух братьев. Им, правда, отчину не вернули, а сослали в Ярославль.

Остановился наместник на полоцком подворье в Вильно, где у него были свои палаты. Его радостно приветствовали полоцкие купцы, другие полочане. Заснуть пану Яну долго не удавалось: видно, звали к себе Полоцк с его Софией, все то, что наместник искренне любил в своем городе. Да и звон-перезвон колоколов полоцких храмов особенно благоприятно на него действовал. Успокаивал душу и укреплял силы. Не уходили мысли о государственных делах. Нужно обратить внимание великого князя, — подумал он, — что из Литвы в Москву князья бегут-уезжают, а в Литву из Москвы переехать охочих мало. За последнее время перебежал из Москвы какой-то Юшка Елизаров… Вот и все…