Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века - [4]
Помимо магистратов — советников и президентов (председателей) палат, получавших королевское жалованье, — во Дворце правосудия находился огромный вспомогательный персонал: судебные приставы, секретари, писцы, а также прокуроры и адвокаты, чьи услуги оплачивали клиенты судебных учреждений. Самая распространенная ошибка, свойственная, как ни странно, даже историкам, — видеть в прокурорах государственных обвинителей, причем достаточно высокого ранга. На самом деле речь идет о «прокураторах», поверенных, тех, кто выступает от чьего-то имени[17]. Прокуроры парламента брали на себя заботу вести дела своих клиентов, всю их судебную документацию. Они имели свои «скамьи» (конторы) во Дворце правосудия, где принимали клиентов, их документы хранились затем в холщовых мешках. Мешки запечатывались особой печатью, и в любой момент их содержимое могло быть востребовано парламентской комиссией. Прокуроры подсказывали клиентам их дальнейшие шаги, готовили встречные иски, заявления, апелляции, записывали показания свидетелей, словом, были незаменимы при ведении процессов. Но они не выступали в суде. Речи в судебных заседаниях за истцов и ответчиков произносили адвокаты, мастера судебного красноречия.
В отличие от прокуроров адвокаты должны были обладать степенью лиценциата гражданского или канонического права (во всяком случае, таково было требование для адвокатов Парижского парламента уже с 30-х годов XVI века). Если в нотариальных актах прокуроры именовались как «почтенный человек, мэтр» (honorable homme maître), то адвокату соответствовало определение «благородный человек, мэтр» или даже «благородный человек и мудрый мэтр» (noble homme et sage maître), что, конечно, никак не свидетельcтвовало о наличии у них подлинных дворянских титулов[18]. Но разница между прокурорами и адвокатами была не только в титулатуре и уровне образования. Прокуроры, даже очень успешные, так и оставались прокурорами Парламента, и только их дети могли надеяться на продвижение по иерархической лестнице. Адвокаты же вполне могли стать обладателями королевской должности. Более того, чтобы стать советником парламента, требовался определенный адвокатский стаж. Поэтому во Дворце правосудия были как молодые адвокаты-стажеры, так и убеленные сединами маститые адвокаты-«профессионалы», поучавшие молодежь после заседаний. Общее число адвокатов Парижского парламента к началу 1560-х годов составляло не менее четырех с половиной сотен человек. И адвокаты, и прокуроры были приписаны к корпорации Парижского парламента, обладавшего над ними дисциплинарной властью.
Но в Париже на правом берегу располагался еще и могущественный суд первой инстанции, городской суд Шатле, имевший сходную с Парламентом структуру. Советники, адвокаты и прокуроры Шатле лишь немногим уступали своим коллегам из Дворца правосудия. К тому же именно к Шатле была приписана та сотня парижских нотариусов, что оставила нам столь ценный корпус источников.
Мир судейских в Париже был достаточно тесно связан с другой могущественной и многочисленной корпорацией — с Парижским университетом. В какой-то мере это были «сообщающиеся сосуды». Подавляющее большинство парижских магистратов и адвокатов учились в Парижском университете и оставались с ним тесно связаны. Правда, за исключением тех, кто получил степень на факультете канонического права Парижского университета, остальным приходилось доучиваться в других университетах, чаще всего в Орлеане, поскольку в Париже преподавание гражданского права было запрещено еще в 1219 году Гонорием III (дабы школяры не отвлекались от изучения наук Божественных). Парижские юристы почитали университет как свою alma mater, сохраняя определенную верность этой корпорации.
В рассматриваемый период университет был подсуден Парижскому парламенту в важнейших делах, относившихся ко всей корпорации. Судебные процессы, касавшиеся имущественных прав студентов и магистров, велись в Шатле, поскольку его глава — парижский королевский прево — был также «хранителем королевских привилегий Парижского университета»[19].
Итак, между героями нашей книги было немало общего. И, рассматривая их жизненные коллизии, мы можем прояснить для себя много нового, необходимого для написания социального портрета этой в высшей степени важной и любопытной группы «людей знания», «людей правосудия». Каковы были их условия существования, источники их доходов, структуры социальных связей, их культурные горизонты и, наконец, их самооценка?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга, написанная в соавторстве двумя отечественными историками, П. Ю. Уваровым (ИВИ РАН) и А. Л. Рябининым (ИВ РАН), посвящена истории Китая в V–XV вв., от эпохи Лючао до конца правления династии Мин. Наряду с изложением событийной военно-политической истории Поднебесной, в книге кратко представлены и другие аспекты развития китайской цивилизации: ремесло и торговля, наука и техника, культура и искусство, религия и философия. Кроме того, каждая глава истории Китая сопровождается вставками с кратким обзором состояния дел Ойкумены в данный период, что позволяет синхронизировать историю Поднебесной с историей других регионов.
«Лис знает много, еж – одно, но важное» – это высказывание Архилоха сэр Исайя Берлин успешно применил для классификации писателей и философов. Такое противопоставление стало популярно и у историков науки, и у теоретиков менеджмента. На «трудяг» и «креативщиков» можно разделить, наверное, любое профессиональное сообщество; однако создается впечатление, что особо применимы подобные этикетки к историкам. Но насколько взаимосвязанными оказываются эти группы? Как они относятся друг к другу? Как реализуются их характеристики в профессиональной деятельности историков? Предлагаемая книга представляет собой рассуждения вокруг этой темы.
Статья опубликована в сб. Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т.3 Человек внутри городских стен. Формы общественных связей. — М.: Наука, 2000 (отв. Редактор А. А. Сванидзе).
Что произошло в Париже в ночь с 23 на 24 августа 1572 г.? Каждая эпоха отвечает на этот вопрос по-своему. Насколько сейчас нас могут устроить ответы, предложенные Дюма или Мериме? В книге представлены мнения ведущих отечественных и зарубежных специалистов, среди которых есть как сторонники применения достижений исторической антропологии, микроистории, психоанализа, так и историки, чьи исследования остаются в рамках традиционных методологий. Одни видят в Варфоломеевской ночи результат сложной политической интриги, другие — мощный социальный конфликт, третьи — столкновение идей, мифов и политических метафор.
В книге Тимоти Снайдера «Кровавые земли. Европа между Гитлером и Сталиным» Сталин приравнивается к Гитлеру. А партизаны — в том числе и бойцы-евреи — представлены как те, кто лишь провоцировал немецкие преступления.
Предлагаемая вниманию читателя работа известного британского историка Джонатана И. Израеля «История Голландии» посвящена 300-летнему периоду в истории Северных Нидерландов от Бургундского периода до эпохи Наполеона I (1477-1806 гг.). Хронологические рамки первого тома данного исследования ограничиваются серединой XVII века, ознаменованного концом Раннего Золотого века в истории Республики Соединённых провинций. Работа представляет собой комплексное исследование, в котором, на основе широкого круга источников и литературы, рассматриваются все значимые стороны жизни в Северных Нидерландах той эпохи.
Настоящая книга – одна из детально разработанных монографии по истории Абхазии с древнейших времен до 1879 года. В ней впервые систематически и подробно излагаются все сведения по истории Абхазии в указанный временной отрезок. Особая значимость книги обусловлена тем, что автор при описании какого-то события или факта максимально привлекает все сведения, которые сохранили по этому событию или факту письменные первоисточники.
Более двадцати лет Россия словно находится в порочном замкнутом круге. Она вздрагивает, иногда даже напрягает силы, но не может из него вырваться, словно какие-то сверхъестественные силы удерживают ее в непривычном для неё униженном состоянии. Когда же мы встанем наконец с колен – во весь рост, с гордо поднятой головой? Когда вернем себе величие и мощь, а с ними и уважение всего мира, каким неизменно пользовался могучий Советский Союз? Когда наступит просветление и спасение нашего народа? На эти вопросы отвечает автор Владимир Степанович Новосельцев – профессор кафедры политологии РГТЭУ, Чрезвычайный и Полномочный Посол в отставке.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.