Под шорох наших дизелей - [93]
Я участвовал в подобной операции лишь однажды, но и этот случай глубоко запал в память, заставив задуматься помимо прочего о реальности переселения душ.
Крошечный с виду, но вполне комфортный изнутри, а к тому же обладавший редкостной проходимостью, автомобиль Ильфака «рено-4» или «ЭРКАТР» резво колесил по серпантину дороги в деревеньку, расположенную в отрогах Атласских гор. Дорога, что туда вела, несмотря на малую значимость поселения, была превосходной, особенно по русским меркам. Заранее предупрежденные жители встретили нашу группу (Элла и Эльфак - врачи, я в роли ассистента), тепло и радушно. Сельский староста, четырехкратно поцеловавшись с каждым из нас по мусульманскому обычаю, широким жестом пригласил нас в дом, где целование продолжилось на новом, более высоком уровне, учитывая наличие двух жен и уймы родственников.
«Как бы самих потом лечить не пришлось от неведомых болезней», - пронеслось в голове.
Я почувствовал легкий дискомфорт, но, памятуя о подвиге Р.Стивенсона, который чтобы не обидеть прокаженного на Таити, раскурил с ним трубку, устыдился и приготовился исполнять свою роль гуманиста-интернационалиста. Внезапно из дальнего угла огромной комнаты, в которой мы продолжали ритуал целования, донесся гортанный крик. На мгновение воцарилась гробовая тишина, после чего шум стал характеризоваться простым русским термином - галдеж. На обширной кровати восседал глубокий старик, его глаза сверкали, он явственно указывал перстом в направлении вашего покорного слуги. Последнее не могло не взволновать, и я тут же получил объяснение. Хозяин с легкими признаками ошаления взволнованно поведал, что это его парализованный дедушка, прикованный к постели почитай девять лет. Однако, увидев меня, он смог встать, потому что узнал во мне бывшего однополчанина. Я был более чем заинтригован.
- И в каком, позвольте спросить, полку мы служили, и в какую кампанию?
Выслушав окрашенные внутренним жаром объяснения старика, хозяин пояснил:
- Разве не помните, как в Великую войну вы вместе с дедушкой били французов?
Я этого, убей бог, не помнил, отчего поспешил уточнить:
- А в какой, простите, армии?
- Ясное дело, в германской! - с нескрываемой гордостью за своего предка произнес староста.
Почувствовав себя несколько обескураженным, я понял, что следовало как-то реагировать.
- Так чем же я могу быть полезен моему любезному однополчанину? - поинтересовался я, припомнив интонации, почерпнутые в детстве из лагинского «Старика Хоттабыча».
После небольшого совещания с восставшим с одра дедушкой хозяин несколько смущенно произнес:
- Мсье, он хочет, чтобы вы его… поцеловали.
Я оглянулся на стоявших неподалеку «коллег». Из их суровых лиц я понял, что отвертеться не удастся, и решительно направился к деду. Поцеловав его в лоб, я понял, что совершил один из самых достойных поступков в своей жизни.
Глаза старика озарились благодарностью, он шумно выдохнул и упал на свое ложе…Возможно уже навсегда.
Это был первый случай в моей жизни, когда я без всякой иронии задумался о переселении душ. А ведь чем черт не шутит? Вдруг и на самом деле мы со старым Абу ходили в штыковую на Ипре или сидели в одном окопе во Фландрии?
КОНЪЮНКТИВИТ
Редко кто, послужив на флоте, упускал возможность запечатлеться на фоне родного корабля, даже если это строго возбранялось. Контрразведчики собирали целые коллекции, призывая офицеров крепить бдительность и следить за творчеством подчиненных. У меня сохранилось несколько таких карточек, изъятых в свое время замполитом у «годков» из «дембельских альбомов». Безобразного качества, но трогательных по сюжету. К примеру, неестественно серьезная физиономия «годка» за перископом, копирующая собственного командира. Снимки эти делались, как правило, на вахте, без «отцовского глазу». Вообще-то прикасаться к командирскому перископу считалось дурным тоном, а заглядывать и вовсе кощунством. Естественно, что внушить подобные истины за короткое время алжирским матросам было весьма проблематично. В перископ глазели все кому не лень, превратив его в «инструмент общественного пользования». Результатом этого стал жуткий конъюнктивит, заработанный мною на оба глаза.
Наш доктор оказался бессилен, и я с удовольствием принял приглашение вице-консула Виктора Остапчука сопроводить их с супругой в Бени-Саф - небольшой порт близ марокканской границы. Туда прибыли с визитом три наших тральщика и я, как старший морской начальник на Западе страны, не мог пропустить возможности пообщаться с соотечественниками. Тем более, что в этом городе находился советский госпиталь.
Наше знакомство с Виктором Дмитриевичем состоялось при весьма анекдотичных, в полном смысле слова, обстоятельствах. На фуршете, которое наше генконсульство в Оране проводило по случаю очередной (66-й) годовщины Великой Октябрьской революции, хозяин торжества, генкосул Борис Васильевич Хлызов, подошел ко мне с незнакомым мужчиной лет сорока. Отпустив тираду насчет героев морских глубин, он автоматически настроил меня на ироническую волну.
- Сергей Вячеславыч, а что, можете, как главный военный среди нас, сообщить какой-нибудь свежий солдатский анекдот?
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.