Под шорох наших дизелей - [94]

Шрифт
Интервал

Вопрос  несколько озадачил, тем более, что в этом амплуа я, откровенно говоря, здесь не проходил. Однако, не задумываясь, выпалил:

- Вообще-то, флотские байки ближе, но если угодно, пожалте. Называется «Солдатская смекалка».  Рядовой Остапчук вылез на бруствер и обомлел. На траншею надвигалась вражеская армада из пятисот танков. «Абзац!» - смекнул Остапчук.

Воцарилась гробовая тишина. Спустя мгновение, ее нарушил вопрос незнакомца, который оказался не только новым вице-консулом, но и Остапчуком. В его голосе сквозила откровенная обида: «Вы это специально для меня придумали?»

Впрочем,  вскоре мы подружились...

Назавтра  на первой полосе местной  газеты появилась заметка «Празднование 26-й годовщины революции в советском консульстве». Ее «украсила» композиция: ваш покорный слуга с рюмкой в руке, рядом - старший авиационной группы, мощным изгибом тела отправляющий свою порцию в широко разинутый рот, а чуть позади - муж американского генконсула с гримасой удивления. До сих пор не могу понять, что же могло удивить  профессионального разведчика столь явно. Газету на всякий случай сохранил.

Сто пятьдесят километров промелькнули как мгновенье. Пасмурный день и ограниченное зрение не позволили оценить красоты Бени-Сафа. До визита оставалось пара часов, поэтому свернули прямо в госпиталь. Приняли замечательно, с восклицаниями и редким радушием. Персонал, преимущественно молодые женщины, увлеченно готовил стенгазету, посвященную грядущему Дню 8 марта. Консул с супругой, представив меня, удалились приветствовать шефа госпиталя, а я вверил себя в руки специалистов.

Офтальмолог Марина, изучив многострадальные глаза, заявила, что часов через шесть они будут как новые.

- Но мне через час на встречу!

- Вот и прекрасно. Только глаза будут завязаны.

- А как же я узнаю, что творится вокруг?

- Я вам расскажу, если вы конечно не против. Ну, я пошла за препаратом. Вольем и время пошло.

Она удалилась, а я как бывший факультетский редактор, внедрился в процесс созидания газеты. Газета была вполне пристойная, но ее откровенно портили «стихи», совершенно не по заслугам занимавшие центральную полосу.

- А это что за гадость? - бодро начал я, отметив, откровенный испуг, скользнувший по лицам окружающих, - …Бени-Саф, Бени-Саф  на брегах раскинулся и с лукавинкой в глазах нежно к морю сдвинулся... Это, по-вашему, стихи? Вероятно, я кого-то обижаю, но это нельзя помещать в газету.

- Можно, - робко заметила одна из милых дам, - это стихи нашего шефа.

- Это в корне меняет дело, но давайте тогда, их чуть-чуть поправим, а то и  сдвинуться недолго от таких текстов.

- Вы поправите, а достанется нам.

- А вы валите все на меня.

- Попробуем.

До прихода Марины  все, что было в моих силах, было сделано. Затем был залит итальянский препарат, вызвавший поначалу жуткое жжение, и завязаны глаза. Я цепко ухватился за руку  моего добровольного поводыря. Роль слепца, доложу я вам, не сахар.

Всецело доверяя Марине, я все же попытался получить максимум информации от оставшихся органов чувств. И вскоре почувствовал, что веселая болтовня мгновенно сошла на нет.  И  уже до поступления  комментариев  понял, что на горизонте появился шеф.

Послышались шаркающие шаги, а затем рев: «Кто посмел изменить текст?»

Звенящую тишину прервало уверенное:  «Я!»

- Кто вы такой и по какому праву?

Представившись, я пояснил, что почувствовал это право, увидев надругательство над родным языком. Да еще в далекой Африке.

- Кто разрешил оказывать ему медицинскую помощь? Пускай обращается в китайский госпиталь, если такой умный!

Вот тут я действительно пожалел, что не могу взглянуть на этого типа.  Затем прозвучал короткий спич, призванный напомнить кое-кому о клятве Гиппократа. Не остались незамеченными  и  чудо специалисты госпиталя, вынужденные подчиняться  человеку,  столь дурно относящемуся к собственной речи, а значит и стране.

Судя по возне, «прогрессивной общественности» с трудом удалось удержать своего шефа от нанесения увечья «слепому», что в очередной раз подтвердило ее благородство. В том числе по отношению к шефу…

- Что у вас тут происходит? - прозвучал зычный голос вице-консула.

- Благодарю замечательный персонал за помощь. Временно утратил зрение, передвигаюсь с поводырем.

Все засмеялись, и я, обострившимся слухом, выделил гаденький смешок главврача. Ясное дело, кому же хочется портить отношения с консулом?

На приеме успешно изображал «слепого», но когда зрение вернулось, а это произошло по дороге обратно, я вновь почувствовал счастье полноценной жизни. Всю дорогу мы хохотали, вспоминая застолье, как «поводырь» Марина  наливала рюмки и подносила вилки с закусками, а я настолько вошел в роль, что даже произнес пространную речь. Жаль только, что так и не увидел ни одного лица. Может быть, все это было мистификацией? И никаких тральщиков не было и в помине. Но больше всего я благодарен Марине - прекрасному специалисту и прелестной женщине.

Шел второй год, как наша подводная группа была оторвана от семей. О них напоминали  лишь пухлые пачки писем в тумбочках, да «фотовыставки»  на стенах бунгало. В центре моей композиции, составленной из светловолосых образов домашних, красовался «портрет папы», выполненной  младшей  дочерью Ингой.  Когда мы  отплывали из Риги, ей было всего 2 года. Маленькая  фигурка в окне  уходящего в Лиепаю поезда  частенько возникала в моем воспаленном сознании. Смутно представляя, как выглядит папаша, она,  тем не менее, сохранила  какие-то образы и поверх каракулей,  изображавших  отцовскую физиономию, был  наклеен  клочок меха неизвестного животного, несомненно, обозначавший  усы.  Незадолго до этого я прекратил посылать в письмах казавшиеся забавными открытки с обезьянами в человеческих нарядах.  Выяснилось, что,  вскрыв очередное послание из Африки, жена, ухмыльнувшись, передала  дочурке открытку,  с которой  приветливо улыбалась шимпанзе средних лет в клетчатом пиджаке и с чемоданом в волосатых лапах. Надпись гласила что-то типа «До скорой встречи!».


Рекомендуем почитать
Пёсья матерь

Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.


Найденные ветви

После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.


Дневник инвалида

Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.


Разве это проблема?

Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.