Под шорох наших дизелей - [16]

И что вы думаете? Раджапов, невзирая на качку, отмеряет именно 5/6 стакана горячего чая, а не 7/8 или 3/4  и сопровождает его розеткой, наполненной сгущенкой, разбавленной клюквенным экстрактом.

А ведь как начинал! На просьбу командира налить ему пол тарелочки супу, вбухивал  половником до самого верха, ласково приговаривая: «Щто, мине жалко, щто ли?»

Тем временем, абордажная группа загрузилась в шлюпку и, выслушав инструктаж о мерах безопасности, благополучно отвалила. Грести было недолго, лодка подошла к рыбаку почти вплотную. И вскоре обитатели мостика с удовлетворением отметили благополучную высадку на борт «рыбака».  Что же предстало их взору на мостике?

По словам Нача, даже памятуя о флотской поговорке «БОЙСЯ ПЬЯНЫХ  РЫБАКОВ И ВОЕННЫХ МОРЯКОВ», он не подозревал, до какой степени она может быть верна. Разумеется, если опустить вторую часть изречения.

Мостик «рыбака» оказался безлюден. Штурвал был закреплен шкертом в положении «лево на борт», мерно рокотал дизель на малых оборотах. Первого живого человека, как оказалось капитана, удалось обнаружить минут через пять, выудив его из койки. Ничему не удивляясь, тот, слегка оклемавшись, заявил, что охотно даст за предлагаемый ящик «венгерского», копченого окуня, палтуса и пр. в количестве, соизмеримом с водоизмещением нашей шлюпки. Казалось бы, операция близка к успешному завершению, но море это такое место, где сюрприз - явление более обыденное, нежели случайное. На лодке закрепили швартовный конец и даже выгрузили богатую добычу, как вдруг мощная, набежавшая невесть откуда зыбь, смыла Нача и Дидыка за борт. Юра Коклин нечеловеческим телодвижением успел зацепиться за шпигат и был мгновенно подхвачен проворными матросскими руками. А вот Дид успел побултыхаться в студеной водице пару-тройку минут.  Учитывая, что даже летом температура воды не превышает здесь 6 градусов, можно себе представить, что пережил старшина. Во-первых, уже отогревшись, он уселся в углу у переборки ЦП и целые сутки, истово крестясь, приговаривал: «Тильки женився, тильки женився...»

История женитьбы Дидыка также полна таинственности. За выдающиеся заслуги в очередной покраске корпуса родной субмарины он был поощрен десятью сутками отпуска, которыми распорядился по полной схеме. Помимо женитьбы, всколыхнувшей своими масштабами всю Западэнщину, он успел на обратном пути «отметиться» и в Питере. Познакомившись с «гарной дивчиной», он провел с ней романтическую ночь где-то на бастионах Петропавловской крепости, в результате чего, выражаясь морскими терминами «крепко намотал на винт».  Попытка скрыть это по возвращении из отпуска «без замечаний» не удалась, так как неведомая даже видяевским военврачам  инфекция вызвала увеличение первичных половых признаков до таких размеров, что скрывать это стало физически невозможно.

Дид оказался на излечении в Североморском госпитале, а вскоре по линии Особого отдела прошел тревожный сигнал. Дескать, какой-то морячок с видяевской лодки, поразивший при поступлении видавших виды профессоров размерами своих семенников, как только ему стало получше, затопил окружающих потоком информации. Дескать, их лодка выполняет спецоперации, базируясь на Кубу, и патрулирует с баллистическими ракетами в районе Бермудского треугольника. Специальный агент был помещен на соседнюю койку (вы, наверное, поняли, что этим моряком был Дид?) и неделю записывал содержание нескончаемого потока фантазии. Операция была свернута, когда контрразведчики поняли, что такого количества «дезы» давненько никто не выдавал, а стало быть, от нее больше пользы, чем вреда...

Вернувшись на родной корабль, Дидык казался  совершенно здоровым и спокойным, он прекрасно знал, что никто из экипажа никогда в жизни не выдаст его Галинке страшных подробностей  возвращения со свадьбы. Однако что-то все же изменилось в его психике после купания в ледяной купели. Его стала преследовать водобоязнь. На мостике он начал привязываться, что вполне разумно в шторм, но никак не в полный штиль. А после погружения, стоило командиру задраить люк, Дид юркал в шлюзовую камеру проверить не подтекает ли он.  Со временем, можно было услышать:

- Ну что, люк держит?

- А как же, Дид проверял!

И это означало полную гарантию...

Где ты сейчас, Дидуля? Надеюсь, не активист РУХа и не голосовал за Ющенко?...

ДОК

- Больной перед смертью потел?

- Так точно!

- Прекра-а-сно!

Корабельный врач Юра был добрым малым, но со странностями, которые имели обыкновение обостряться в море. С одной стороны это было типично для «односменщиков» (замполит, доктор, командир группы ОСНАЗ, химик, если таковой предусмотрен штатным расписанием и др.), которые маялись от вынужденного безделья, особенно в подводном  положении. И если замполит мог сам создавать фронт работ, то у доктора такой возможности не было, к счастью. Не будет же он сам организовывать эпидемию, чтобы не потерять квалификацию эпидемиолога, полученную в интернатуре в Коряжме. Окружающие беззлобно зубоскалили насчет пролежней и даже радовались за товарищей, которых судьба не ограничивает в отношении сна. Представителям некоторых профессий, штурманам, например, спать в походе более четырех часов, вообще запрещалось, чтобы «не потерять обстановку». Но, что касается Юры, большой разницы в его поведении на берегу ли, в море окружающие не отмечали. Разве что на берегу он чаще расставался со своей знаменитой надувной подушкой. Она была неотделима от его вечно опухшего и слегка помятого образа, как нимб от лика святых. Возможно, поэтому он, независимо от обстановки, чаще всего походил на хомяка, оторванного от зимней спячки внезапным половодьем. А половодье всегда некстати. Похоже, также некстати любили заявляться к нему в гости среди ночи и мы - молодые лейтенанты и холостяки, подобно Юре. Нас искренне удивляла его склонность отправляться  ко сну ни свет ни заря, когда лодка стояла в базе. Был Юра бережлив, но, искренне опасаясь прослыть скупым, «держал марку» и принимал гостей с истинно северным радушием. Даже зная, что мы обязательно завалимся на огонек, и скорей всего с дамами, он неизменно выходил открывать дверь, покряхтывая и в исподнем. Картина каждый раз повторялась. Он с причитанием удалялся, а непрошенные гости, хихикая, ждали в прихожей «второго пришествия» хозяина, судорожно натягивавшего штаны и тщетно пытавшегося разгладить помятость личины.