Под шепчущей дверью - [123]

– Все в порядке, – слабо проговорила она. – Просто накатилось… столько всего. И все одновременно. – Она вытерла глаза. – Я знаю, как помочь ей. С ней нужно поступить как Уоллес с Камероном. Дело за тобой, Хьюго.

Хьюго выступил вперед, и хотя Уоллес не мог видеть этого, он знал, что он ухватился за крюк в своей груди и, вскрикнув, выдернул его. Воздух в лавке раскалился, а Хьюго быстро вонзил крюк в скорлупку. На ее лице начали проступать естественные краски, и она закашлялась. Потом согнулась пополам, а ее черные зубы стали становиться белыми.

– Чтооооо, – простонала женщина. – Чтооооооо это… такое? Что. Происходит?

– Вы в безопасности, – сказал Хьюго и посмотрел на Уоллеса, который, изогнув бровь, не отрывал взгляда от его груди. Хьюго кивнул, и Уоллес вздохнул с облегчением. В груди Хьюго появился новый крюк, соединяющий его с женщиной. Все получилось. – Я с вами. Можете сказать мне, как вас зовут?

– Адриана, – прошептала она.

Руководитель что-то пробормотал с набитым булочкой ртом.

С тех пор они успели помочь еще дюжине скорлупок. Иногда это делала Мэй. Иногда Уоллес. В иные дни они сами отправлялись на поиски скорлупок, в другие – скорлупки появлялись на дороге, ведущей к чайной лавке, в окружении отпечатков копыт. С некоторыми из скорлупок было труднее, чем с другими. Была среди них скорлупка, остававшаяся таковой на протяжении двухсот лет и не говорящая по-английски. Им удалось помочь ей просто чудом, но Уоллес знал, что работать им теперь будет легче. Что они сделают все возможное для тех, кто появится у них.

Жители города любопытствовали по поводу пополнения в «Переправе Харона». И в самом скором времени поползли слухи об Уоллесе и его отношениях с Хьюго. Многие приходили в лавку, чтобы поглазеть на него. Женщины постарше дружелюбно судачили о них, те, что помоложе, казалось, были разочарованы тем, что Хьюго вышел из игры (равно как и некоторые мужчины, к сложносоставной радости Уоллеса), но довольно быстро новизна этого события притупилась, и Уоллес стал восприниматься всего лишь как еще один местный житель. Ему приветливо махали, завидев на дороге или в магазине, и он всегда махал в ответ.

Уоллес Прайс стал Уоллесом Рейдом. По крайней мере, так следовало из его новых удостоверения личности и карточки социального обеспечения. Мэй попросила не задавать слишком уж много вопросов, когда вручала их ему по возвращении из трехдневной поездки к своей матери, которая, по ее словам, прошла лучше, чем она того ожидала.

– Мамочка разбирается в людях, – скривила губы Мэй. – Это она выбрала для тебя фамилию. Я показала ей парочку твоих фотографий, и она сказала мне, чтобы я сказала тебе, что у тебя будет теперь такая вот фамилия, потому что ты тощ, как рейка, и что тебе нужно получше кушать.

– Я пошлю ей открытку с благодарностями, – отозвался Уоллес, рассеянно проводя пальцем по своему новому имени.

– Правильно. Она от тебя этого ждет.

Дездемона Трипплторн, опять заявившись в чайную лавку, сказала, что хочет своими глазами взглянуть на нового работника «Переправы Харона». Коротышка и Доходяга маячили за ней и пялились на Уоллеса. Дездемона долго изучала его, ерзающего под ее взглядом. Наконец она наморщила лоб. И сказала:

– Мы… мы уже встречались? Клянусь, я вас откуда-то знаю.

– Нет, – возразил Уоллес. – Как такое может быть? Я никогда не бывал в этих краях прежде.

– Наверное, так оно и есть, – медленно проговорила она и покачала головой. – Меня зовут Дездемона Трипплторн. Уверена, вы обо мне слышали. Я ясновидящая…

Мэй кашлянула. И это странным образом прозвучало как чушь собачья.

Дездемона проигнорировала ее.

– …и время от времени прихожу сюда и общаюсь с местными призраками. Понимаю, как это звучит. Но в мире столько всего непознанного.

– Правда? – спросил Уоллес. – А откуда вам это известно?

Она постучала пальцами по голове:

– У меня дар.

Она ушла час спустя, разочарованная тем, что планшетка на доске Уиджа и гусиное перо не сдвинулись ни на миллиметр. Она еще вернется, величественно объявила она. Доходяга и Коротышка торопливо последовали за ней.

Так жизнь и шла, всегда вперед. Хорошие дни, не такие уж хорошие дни, дни, когда Уоллес гадал, сможет ли и дальше выносить постоянное соседство смерти. Это соседство сказывалось и на Хьюго; у него по-прежнему случались панические атаки – хотя теперь значительно реже, – во время которых он дышал с большим трудом, потому что легкие у него сдавливало. Уоллес никогда не пытался вывести его из подобного состояния, а просто сидел рядом с ним на веранде и постукивал, постукивал, постукивал по чему-нибудь, а Аполлон бдел у его ног. Когда Хьюго приходил в себя и его дыхание становилось медленным и глубоким, Уоллес шепотом спрашивал:

– Все в порядке?

– Да, – отвечал Хьюго и брал Уоллеса за руку.

Они имели дело не только со скорлупками. К ним продолжали приходить духи, нуждавшиеся в услугах Хьюго как перевозчика. Часто они бывали сердитыми и агрессивными, горькими и холодными. Некоторые из них оставались на несколько недель: они жаловались и бесновались, твердили, что не желают быть мертвыми, не хотят быть заточенными здесь, что они