Под сенью благодати - [49]

17 мая. О, в конце концов, я не должен думать только о себе, главное, чтобы она была счастлива!

18 мая. Вот уже несколько недель — прежде чем выпустить нас в широкий мир — настоятель читает нам новый, довольно оригинальный курс морали, который Кристиан окрестил «Пятнадцать радостей брака». «На этих лекциях узнаешь столько полезного», — добавляет он. И в самом деле, я ожидал услышать всякие праведные речи, а это оказался курс полового воспитания. Нужно отдать должное монахам: они не отстают от жизни, от жизни по американскому образцу, который, как известно, является последним оплотом христианства. Настоятель стремился приводить такие примеры, которые были бы возможно более ясными, недвусмысленными, чтобы все было просто, как в спорте, чтобы это были советы товарища, но для меня, во всяком случае, они звучали удивительно фальшиво. К чему все его разглагольствования, если под конец он заявил, что для нас это еще долго должно быть запретным плодом?

Сегодня утром настоятель рассказывал о том, что «дозволено и запрещено в браке». Он продиктовал целых три страницы под рубриками: во-первых, во-вторых и т. д. Все эти пункты, эти параграфы не могут не вызвать отвращения. Что остается от любви при такой регламентации?

«Вы должны, — в заключение внушительно заявил настоятель, — принести вашей жене нетронутые сердце и тело». Хорошенькая сделка, нечего сказать! Только простаки могут после этого удивляться, что многие наши «славные молодые люди», вроде Жана-Луи, женятся лишь затем, чтобы иметь подле себя женщину, с которой можно познать «законные радости брака».

Лекция закончилась довольно комично. Настоятель спросил, есть ли вопросы — ведь это «свободная дискуссия», — и Кристиан решил узнать, считается ли поцелуй вне брака «смертным грехом». Я думал, что монах засмеется, но нет, он с самым серьезным видом заглянул в толстую книгу — своеобразную энциклопедию и, найдя ответ, конечно на слово «поцелуй», сообщил нам его. Не могу удержаться, чтобы не воспроизвести его здесь: «Венский собор (1311 г.) и папа Александр Седьмой (1635 г.) изучали этот деликатный вопрос. Они сошлись на том, что поцелуи, сопровождаемый намерением предаться блуду, даже если это намерение осталось неосуществленным является смертным грехом. Если же подобного намерения нет и поцелуй сводится лишь к чувственному наслаждению, то это грех, который не влечет за собой суровой кары».

Глава VIII

Солнце стояло, казалось, прямо над плавательным бассейном, который сверкал, словно огромное блестящее зеркало, и отцу Грасьену, расхаживавшему по краю его, приходилось щуриться. Он наблюдал за купанием учеников. Внезапно он заметил, что двое из них сидят на бетонной кромке и не решаются прыгнуть в воду. Он незаметно подкрался к ним и столкнул их в бассейн. Вынужденный прыжок двух трусишек вызвал звонкий смех и крики, звучавшие над водой, словно удары гонга. Брызги попали на сутану надзирателя — он обеими руками приподнял ее за край, встряхнул и снова принялся ходить взад и вперед.

По привычке он взял с собой молитвенник, но и не думал открывать его. Воспитанники окликали его, когда он проходил мимо; он отвечал им, поощряя их возню, но, несмотря на эту дружескую обстановку, несмотря на солнце, приятно гревшее затылок, и удивительно прозрачное небо, монаху было грустно и не по себе. «Конечно, — рассуждал он, — я не имею права над этим задумываться, но останется ли через несколько месяцев в душах этих мальчиков, резвящихся вокруг меня, хоть след того самопожертвования и любви, что мы затратили, чтобы сделать из них взрослых людей и христиан? Пройдет несколько недель, и самые старшие покинут нас. Что-то станется с лучшими из них, не говоря уже о посредственностях, с которыми нам ничего не удалось сделать, вроде, например, этого Жоржа, что скоро превратится в такого же законченного паразита, как и его братец Юбер, подававший в прошлом куда больше надежд, чем он. Еще не успев покинуть коллеж, они ускользают из-под нашего влияния. Кристиан уже сейчас готов пожертвовать всем ради карьеры; Бруно, горячая голова, самый дорогой моему сердцу ученик, еще не выйдя из наших стен, уже отвернулся от бога…»

Грюндель выскочил из бассейна, разбрасывая брызги. Он пригладил волосы, протер глаза, затем, увидев отца Грасьена, пошел к нему навстречу. Они присели на залитую солнцем скамейку, где висела куртка Грюнделя; он достал сигарету и жадно затянулся. Тело у него было волосатое, и ему доставляло удовольствие распылять щелчком пальцев задержавшиеся в волосах капельки. На смуглой коже бедра белел длинный шрам. Грюндель подождал, пока восстановится дыхание, и только тогда заговорил с соседом.

— До сих пор все не имел случая, — с легкой улыбочкой начал он, — передать вам привет от Косма. Сегодня утром я снова получил от него письмо. Он сейчас в Париже и чувствует себя восставшим из гроба.

— Я не знал, — довольно сухо заметил Грасьен, — что вы были с ним в близких отношениях. Впрочем, мне следовало бы об этом догадаться: у вас не могло не появиться желания сбить с пути истинного этого несчастного, заблудшего человека. Если какая-нибудь честная душа пошатнулась, можно не сомневаться, что это дело ваших рук. Значит, это вы толкнули его на то, чтобы покинуть нас?