Под сенью благодати - [51]

— Псевдонаучные исследования, — оборвал его монах, — которые ровно ничего не доказывают. С тем же основанием можно утверждать, что в семнадцать лет особенно тянет к вину. Но раз вы находите, что наши воспитательные методы устарели, то расскажите мне о ваших. Наберитесь храбрости, хотя бы на сегодня, и изложите мне ваши взгляды. Может быть, вы порекомендуете водить наших мальчиков раз в неделю в публичный дом?

Циклоп, стоявший переминаясь с ноги на ногу, рассмеялся. Он щурился от яркого солнца, гримасничал, и только его мертвый глаз оставался неподвижным.

— Вы почти угадали, — сказал он. — И для ваших, целей это тоже было бы, пожалуй, удачным решением, так как у мальчиков в конце концов могло бы появиться отвращение к женщинам. Но поговорим серьезно: это очень важная проблема. И в то же время деликатная, так как многое в будущем будет зависеть от первых шагов, которые наши детки сделают в этой области. И, сколько бы вы ни отмахивались от нее, уподобляясь тем родителям, которые упорно не замечают, что их дети выросли, она неизбежно встанет перед вами. Лично я много об этом думал и пришел к выводу, что только любовь может помочь нашим юношам побороть нездоровые искушения или, что еще хуже, предрасположенность к извращениям.

— Любовь? — повторил вслед за ним отец Грасьен, склонив голову набок; этот разговор неожиданно заинтересовал его. — Какая любовь? К кому?

— Проще всего было бы сказать, — заметил Грюндель, — что абсолютно безразлично, какую женщину полюбит юноша, но я этого не думаю. Я считаю, что семнадцатилетнему молодому человеку нужно, необходимо влюбиться — и влюбиться в женщину значительно старше его. Женщина лет тридцати, подруга матери, например, великолепно справилась бы с этим делом. С такой женщиной — при условии, конечно, что она будет с ним нежной, даже в какой-то мере по-матерински нежной и щедрой, и что она понимает толк в любви — превращение юноши в мужчину, произойдет без особых страданий и мук. Словом, какая-нибудь госпожа Арну, только более доступная, чем героиня Флобера, лучше всего подошла бы для воспитания чувств.

Отец Грасьен нахмурился. Нервным жестом он поправил капюшон.

— Друг мой, — резко сказал он, — если я вас не прерывал, то потому лишь, что хотел посмотреть, как далеко вы зайдете в ваших пошлостях. То, что вы говорите, просто отвратительно. Вы рассуждаете об этом так, словно речь идет о том, чтобы научить наших мальчиков танцевать вальс или вести себя за столом. Почему бы в таком случае не устраивать в лесу церемонии посвящения в тайны пола? И как только вас здесь держат с подобными взглядами!

— Вы прекрасно знаете, почему меня здесь держат, — ответил, смеясь, Грюндель. — Я незаменим. Я вам уже не раз говорил: где еще вы найдете преподавателя, который удовлетворился бы таким нищенским жалованьем?

Один за другим ученики вылезали из бассейна; их мокрые спины блестели на солнце. Кристиан, любитель устраивать состязания, пробегая мимо Грюнделя, предложил попытать счастья в заплыве на сто метров. Грюндель согласился, но, прежде чем присоединиться к остальным участникам соревнования, которые уже выстроились на краю бассейна, в последний раз обернулся к отцу Грасьену.

— Согласитесь, — сказал он, — что Бруно является великолепной иллюстрацией к моей теории, хотя его любовница и очень молода. Ведь это благодаря ей он обрел то душевное равновесие, которое нам так нравится в нем. Неужели вы не заметили, что с некоторых пор он лучше работает, стал менее мрачен, менее замкнут? Его подруга, впрочем, очаровательна; по-моему, вы знаете ее.

Он хотел назвать ее имя, но сдержался, заметив, как загорелись от любопытства глаза монаха.

— Нет, нет, этого я вам не скажу! Позднее — может быть, но не сейчас. Я вас знаю, вы попытаетесь нарушить эту идиллию.

И он побежал к пловцам, выстроившимся для состязания. Отец Грасьен видел, как он встал рядом с Бруно и, разговаривая с юношей, положил руку ему на плечо. Волна гнева, горечи и ревности поднялась в душе монаха. «Не хочу, чтобы он мне его портил! — подумал Грасьен. — Не хочу, чтобы он забирал его у меня, он не имеет на это права!»

Он слышал как Жорж дал сигнал старта шести юношам, участвовавшим в заплыве. Солнце светило ему прямо в глаза, и он решил переменить место, чтобы лучше наблюдать за пловцами.

Бруно устремился вперед и, держа голову над поверхностью, переворачиваясь с боку на бок, казалось, скользил в прозрачной воде. Он достиг стенки бассейна одновременно со своими соперниками, коснулся ее и, с силой оттолкнувшись, повернулся и поплыл обратно. Однако, несмотря на все усилия Бруно, Грюндель и Кристиан вскоре значительно опередили его; по сути дела, соревнование превратилось в поединок между ними. Ученики столпились вокруг бассейна и криками подбодряли товарища, который, отплевываясь, стремительно разрезал воду своей маленькой, как у тритона, головой. Циклоп плыл без всякого стиля, по-собачьи, локти его то и дело взлетали над водой, но ему удалось вырваться вперед, и он первым пришел к финишу. Выйдя из воды, он принялся, отдуваться, — живот его поднимался и отпускался, словно кузнечные мехи. Он прошел в кабинку для переодевания, и отец Грасьем больше не видел его. Немного спустя монах дал свисток, означавший конец купания, и отвел учеников в классную комнату. Он был взволнован, обеспокоен и машинально выполнял свои обязанности, но, встретив раза два открытый взгляд Бруно, немного успокоился. Он решил, что, видимо, напрасно принял всерьез несомненно лживые утверждения этого отвратительного Циклопа.