— И что увлекательного в уборке мусора?
— Ровным счетом ничего. Занятно наблюдать реакцию людей! Для чего-то ей это нужно, — ответил, рассуждая по привычке.
* * *
«Ради чего ты унижалась у всех на виду, собирая грязь и пустые бутылки? — спрашивала сама себя Танька.
Но ведь так красивее! Люди улыбались даже!
А — га! Смотрели на дурочку и лыбились, кретины!
Зато я теперь лучше их понимаю: они несчастны.
Откуда взяться счастью в этой реальности? Его по сюжету и не должно быть!
У жизни нет сюжета…
Могла бы брать знания напрямую из астрала, не пачкаясь, — стала ворчать себе под нос.
Тогда информация сразу вся возникает, это скучно совсем.
Но практично!
Это да, — вздохнула с пониманием.»
* * *
— Ты что шепчешь такое? Заклинание? — глядя, как Волк забрасывает поштучно пельмешки в кипяток, поинтересовалась Танюша.
— Я их считаю, порции отмеряю, — удивился «папа», готовивший на кухне нехитрый ужин.
— Понятно, — вздохнула в ответ. — Ты уверен, что мне нужно именно завтра в школу идти? — усевшись на табуретку и уперев пятки в ее край, поинтересовалась «дочь». — Может, лучше ты меня учить будешь? Так же можно? — она печально положила подбородок на коленки и обхватила ноги руками.
— У нас маленький городок, все друг друга знают. Тебе «ради приличия» нужно немного там потусоваться, познакомиться со сверстниками, обзавестись подружками.
Она поджала губы и зло прищурилась на такое безрадостное будущее. Совсем не прельщало день за днем тратить кусочек вечности на зануд-учителей.
Волк начал вылавливать шарики пельменей из кастрюльки.
— А сейчас — снова не заклинание шепчешь? — поинтересовалась, глядя на шевелящиеся губы «повара».
— Я их считаю, — растерялся в ответ.
— Понятно, — задумчиво покивала головой Таня. — А если не сойдется количество — ну, «до» и «после» — тогда что делать будешь? — спросила с тоской в глазах.
Такого сложного вопроса он не ожидал. Если численность будет разная — то… что?
Школа — совсем не то место, куда стремятся за знаниями дети. Особенно, если ребенок хочет постичь и понять, а не «средне-образоваться».
Оценивать чувства людей приходится во время общения, подключая эмпатию. А познается все на собственной шкуре, обидами и болью.
Утро начиналось, как у большинства: упрямым нежеланием идти весной на какую-то учебу.
Танюша и Волк с удовольствием пробежались темными лесными тропинками, освежились после ледяного душа живительным зеленым чаем с медом, растормошили и накормили сонного Лютика…
— Я не надену этот кошмар! — Таня и не думала сдерживать громкость. — Я не виновата ни в чем, за что ты меня так?!
Она, полуодетая, убегала от «папы» по всей квартире. А он, совсем растерянный, ходил за ней со школьной формой в руках и не знал, как убедить «дочку» в нее облачиться.
— Так положено, — тихонько уговаривал он самого себя, — не вчера придумано. Все так одеваются, — но руки уже опускались.
— А если все с крыши прыгнут, мне следом лететь?! Сколько же ненависти к людям в этом мире! — она спряталась за очередной преградой.
— Не надо, — кивнул Волк и замотал головой. — Лететь — не надо. Только форму надо…
— Когда ты успел ее купить-то?! — начала хищно сверкать глазами в ответ.
— Пока ты заколки для волос смотрела, напротив же был отдел. Самую лучшую выбрал, — улыбнулся с гордостью и надеждой.
Переубедить Таньку не удалось.
Для новых впечатлений она оделась по-своему. Простые голубые джинсы стрейч и старые испытанные кроссовки позволяли сохранять подвижность. Слегка завитая нижняя часть волос свободно спадала на теплый серенький свитерок, украшенный надписью «Будь добр» и мелким текстом ниже — «к себе». Вернула колечко на большой палец и последний штрих — кулончик с кусочком необработанного горного хрусталя.
Очки, бейсболку и кукри оставила под охраной Лютика. А хорошее настроение — закопала вместе с топором войны: она дала себе слово, что никого не станет убивать или калечить. В школе. Хотя бы в этот день.
* * *
Первый контакт с ровесниками произошел в удивительно неуютном помещении, уставленном множеством одинаковых уродливых столов и именовавшемся, почему-то, «классом». На одной стене висели куски грязного коричневого линолеума, забранные в деревянные рамки. Вокруг этого триптиха сумасшедшего плотника и на других стенах имелись изображения ритуальной пляски букв, процесса размножения цифр, худосочных представителей флоры и фауны. Были и портреты неизвестных, безобразные, словно лица с картин Боттичелли, Рокотова или да Мессины.
* * *
— Ты, новенькая, и есть дочь Волка? — с презрением спросил долговязый сутулый парень, нависая над Танькой. Его длинные вьющиеся каштановые волосы оставляли открытым высокий лоб, смуглое лицо совсем не сочеталось с пухлыми губами. Черные глаза смотрели безразлично.
— Судя по твоему запаху, уже и сам догадался, — лениво протянула она в ответ. Сидеть на ужасном фанерном сиденье, прикрученном к металлическому каркасу, было совсем неудобно, а вставать не позволяло мерзкое настроение. Танька готова была уснуть от скуки, но мешал свет ядовито-синих маломощных ламп в страшноватых молочно — белых плафонах, имитирующих комфорт.
