Под радугой - [32]
— Ведь будет уже поздно! — ответила Таня, глядя на него широко раскрытыми глазами. — А тебе завтра опять на работу…
— Не беспокойся, заходи.
— Ну-ну, — неопределенно ответила она, улыбнулась и ушла. Он следил за ней взглядом, пока она не скрылась за воротами фабрики.
Звенит разными голосами летний день, и трамваи при встрече приветствуют друг друга весело: «Дзень добры!»
6
Когда Шлойма проснулся, в комнате было темно. Только узкая желтая полоска света тянулась от приоткрытой двери, ведущей в соседнюю комнату. Он подошел к свету и посмотрел на часы. Было уже десять часов вечера. Шлойма отдернул занавеску на окне и повернул выключатель. Лампочка, словно улыбнувшись, осветила комнату, стол, а на столе — серый мешочек с криво написанным адресом.
Шлойма с удивлением ощупал мешочек. Под пальцами что-то хрустело. Он нетерпеливо распорол мешочек и увидел… мацу, раскрошенную мацу.
…Разве теперь пасха? А как крепко он спал, даже не слыхал, как принесли посылку. Шлойма распечатал конверт, лежащий тут же. Письмо от отца!
«Дорогой сын! У нас и на этот раз праздник не в праздник, потому что тебя нет с нами. Вот уже третью пасху ты проводишь не с нами. Да и вообще хорошего мало.
Мацу негде было печь, и мы с дядей Бирешем и тетей Этей пекли вскладчину. Вместе с картошкой, пожалуй, хватит. Посылаем и тебе немножко, попробуй… Первый день пасхи будет двенадцатого…».
Шлойма отложил письмо, улыбнулся, глядя сощурившись на лампочку. Самый обычный, будничный день, а оказывается — праздник… Ведь сегодня и есть двенадцатое… Хотя нет, двенадцатое было, кажется, вчера…
Он посмотрел на криво написанный адрес. Буквы двоились в глазах, разбегались куда-то, исчезали… Вместо них он видит отцовскую руку, красную, длиннопалую, с широкими суставами и ногтями.
Когда отцу что-нибудь непонятно, он собирает пальцы вместе в щепотку и спрашивает: «Почему?»
Отцу многое непонятно. Он невысокого роста, узкоплечий, с седой бородкой и карими глазами, окруженными сетью бесчисленных морщинок и прожилок.
Он как-то писал, что галантерейный ларек он бросил, — фининспектор покоя не давал, — и принялся за старое свое ремесло — переплетчика. Однако, писал он, похоже, что и с этим ничего не выйдет, придется, видно, после пасхи «вступить в коллектив…»
Как о чужом, подумал он об отце: «Конечно! Чего же еще ждать?»
Несколько слов на этот раз приписал и братишка Лейбка. Славный паренек! Он уже во второй группе и пишет такие хорошие письма!
В первый день пасхи, пишет он, у них в школе будет антирелигиозный вечер и спектакль… Он участвует в нем, играет роль белого офицера, который потом переходит на сторону красных. Потом они покажут пирамиду, будут маршировать, потому что на дворе уже совсем тепло. Воробушки целыми днями чирикают, Лейбка уже вскопал палисадник под окнами, и мама там посадит георгины…
7
— Шлойма!
— Ох, Таня!
Она уже стояла у окна, и яркий свет играл на ее лице. Он подошел и схватил ее за руки.
— Ты пришла… Уже первый час? А я тут задумался и даже гудков не слыхал!
— Тише, не жми так руку, больно. Разорвался ремешок от часов, я связала, трет… Развяжи лучше.
Он распутал узелок, положил часы на стол и двумя пальцами обхватил красный след на ее руке.
— Какая тонкая у тебя рука…
— Да…
— Теплая…
Он взял ее за руку повыше локтя, другой погладил ее плечо и приблизил к ней свое лицо. Ярко чернели глаза, и губы, подрагивая, тянулись к ямочкам на нежных розовых щеках. Блестящий черный локон упал на круглую бровь.
— Таня, я хочу тебя поцеловать…
Она сняла его руку со своего плеча и чуть оттолкнула его.
— Шлема!
И прибавила:
— Я вовсе не знала, что ты такой глупый парень…
— Пускай глупый, но мне хочется тебя поцеловать!
— Как бы не так… — она сжала губы и отступила на шаг, потому что Шлойма нагнулся к ней.
Он протянул руку. Таня резко повернулась, задев что-то на столе…
— Ой, что это? Я что-то рассыпала! Ах, это — маца! — удивленно протянула Таня, разглядывая крошки на полу и на столе.
— Да, мне из дому прислали. Так неожиданно, я и не знал. Я так крепко спал, что даже не слыхал, когда принесли этот мусор. Отец пишет, что вчера был первый день пасхи. Воображаю, как он сидит за столом и напевает устало: «Даейну-у…»
— Что это значит?
— «Даейну» — значит «довольно с нас».
— Чего же это довольно?
Таня подняла голову и иронически посмотрела на Шлойму, словно желая увидеть в нем его отца. Потом рассмеялась.
Шлойма почувствовал себя неловко: она как будто стала какой-то далекой… Он уже не посмел бы сейчас поцеловать ее… Таня направилась к двери.
— Ну, Шлема, я пойду. Да, завтра захвати протокол последнего производственного совещания, если он готов. Завтра будет собрание.
— Хорошо. Можно мне тебя проводить?
— Тоже, кавалер! Разве надо спрашивать? Ну конечно, проводи до трамвая. Пошли.
Они вышли и заспешили к остановке. Проходили последние трамваи, пешеходов не было видно. Звезды, словно пойманные рыбки, мелькали в сети проводов. Шаги громко отдавались по тротуару.
— Ну, всего, — протягивая Шлойме руку, сказала Таня и вдруг обвила его шею и прижала к его губам свои, горячие, словно раскаленные…
И пошла… Из-за угла медленно выезжал последний трамвай.
На дальневосточной земле, среди новостроек первых пятилеток, известен и город Биробиджан — центр Еврейской автономной области. Борис Миллер, один из старожилов области, в повести «Ясность» и во многих рассказах показывает людей, с энтузиазмом осваивающих Дальневосточный край. Среди героев повести мы видим и Эммануила Казакевича, жившего в начале тридцатых годов в Биробиджане и здесь начавшего свой путь в большую советскую литературу. Произведения этой книги отличает глубокий социальный оптимизм, любовь к людям, которые трудом своим преображают землю.
Поэт Константин Ваншенкин хорошо знаком читателю. Как прозаик Ваншенкин еще мало известен. «Большие пожары» — его первое крупное прозаическое произведение. В этой книге, как всегда, автор пишет о том, что ему близко и дорого, о тех, с кем он шагал в солдатской шинели по поенным дорогам. Герои книги — бывшие парашютисты-десантники, работающие в тайге на тушении лесных пожаров. И хотя люди эти очень разные и у каждого из них своя судьба, свои воспоминания, свои мечты, свой духовный мир, их объединяет чувство ответственности перед будущим, чувство гражданского и товарищеского долга.
Перед вами — первое собрание сочинений Андрея Платонова, в которое включены все известные на сегодняшний день произведения классика русской литературы XX века.В эту книгу вошла проза военных лет, в том числе рассказы «Афродита», «Возвращение», «Взыскание погибших», «Оборона Семидворья», «Одухотворенные люди».К сожалению, в файле отсутствует часть произведений.http://ruslit.traumlibrary.net.
Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л.
… Шофёр рассказывал всякие страшные истории, связанные с гололедицей, и обещал показать место, где утром того дня перевернулась в кювет полуторка. Но оказалось, что тормоза нашей «Победы» работают плохо, и притормозить у места утренней аварии шофёру не удалось.— Ничего, — успокоил он нас, со скоростью в шестьдесят километров выходя на очередной вираж. — Без тормозов в гололедицу даже лучше. Газком оно безопасней работать. От тормозов и все неприятности. Тормознёшь, занесёт и…— Высечь бы тебя, — мечтательно сказал мой попутчик…
Паршивый тип. Опубликовано: Гудок, 1925. 19 дек., под псевдонимом «Михаил». Републиковано: Лит. газ. 1969. 16 апр.
В пятый том Собрания сочинений вошла книга 4-ая романа "Тихий Дон".http://rulitera.narod.ru.