Под радугой - [31]
— Да, у тебя всегда больничные листы, когда выпить хочется. Знаем! — сказала Рося.
— Товарищ председатель, — обиделся Давид. — Слово предоставлено мне… Я еще не кончил.
— Ну, говори, говори, если возможно! — крикнул Яшка.
Давид хотел сказать еще насчет тарификации. Тарификация ни к черту не годится!
— У тарификатора, видать, кошачья память… Зарабатываешь рубль в день, из сил выбиваешься… — поддержала его Павлова из никелировочного цеха, облизывая подкрашенные губы.
— А кто же виноват, если ты гонишь брак? — крикнула Рося. — Еще говоришь…
Рося метнула возмущенный взгляд в сторону Павловой, будто плюнула, и сказала сидевшей рядом Тане:
— Вот такие и виноваты…
Тогда поднялась Таня.
— Так вот, товарищи, где собака зарыта: прогулы, брак, не хотят работать. Вот откуда берутся эти семнадцать процентов. И администрация, конечно, тоже… не ремонтируют вовремя, не меняют старых спецовок и так далее. Но мы сейчас об этом не будем говорить. Я предлагаю проголосовать предложение товарища Роси относительно работы без выходных, пока не выполним план за март.
— Да, если возможно! — поддержал Яшка.
— Голосовать!
Стали голосовать предложение Роси.
Все проголосовали «за». Яшка поднял обе руки и опустил их на плечи сидевших впереди Роси и Тани. Они обернулись улыбаясь.
Давид, Павлова и другие, что шептались по углам, тоже голосовали «за».
4
Темная ночь проходила мимо, обходя стороной большие окна цеха, пока не потускнела и не повисла мягкими серыми абажурами над электрическими лампочками. Иным, казалось, стал воздух; по-иному гудели моторы, взлетали приводные ремни и падали в переполненные ящики готовые пряжки.
Проснулись сирены, прогудели гудки, раннее летнее утро заиграло на острие штыка у охранника, делавшего последний круг по фабричному двору.
Начали подходить рабочие первой смены.
Это был первый выходной день, который решили отработать. Но когда мастер распределил рабочих, оказалось, что одного человека не хватает.
— Кто же это не пришел? — никак не мог сообразить мастер.
— Кто? — Рося сдвинула густые брови. — Павлова! Павлова не пришла…
— Ах, черт ее побери! — выругался мастер, с досадой плюнув сквозь зубы. — Что же делать? Полировочная шайба будет простаивать… Снять со щеток никого не могу, там и так полно работы… А сегодня надо выдать десять тысяч штук, хоть лопни! Это к заказу. Директор вчера сказал определенно. Эти десять тысяч штук уже отникелированы, их надо полировать. Надо двух человек.
— Расстреляла бы таких! — крикнула Рося.
— А ведь на собрании руку поднимала «за». Вот тебе и «за»!
— Я остаюсь! — сказал Шлойма.
Все удивленно оглянулись на него.
Он уже стоял у крана, собираясь умываться, но теперь спустил рукава рубахи и снова стал натягивать свой рабочий халат.
— Я остаюсь.
— Ты?
— Да.
— Вот молодец, Шлемка! — воскликнул мастер, положив обе руки ему на плечи. — Понимаешь, эти десять тысяч штук надо обязательно отполировать. Понимаешь? Зато, если кончишь раньше, можешь уходить, а завтра выйдешь во вторую смену…
— Ладно, ладно, — перебил Шлойма. Не нравился ему тон мастера — как будто он ради мастера остается.
Он обернулся к ребятам.
— Ну, чего смотрите? Зато эти семнадцать процентов будут у меня в ящике. Я вовсе не желаю уступать их Павловой, понимаете?
Третья смена ушла. Шлойма подошел к своему месту.
5
Таня надела белую в черную полоску майку, взяла желтый фанерный чемоданчик и вышла на улицу.
Было около двух часов. На работу еще рано, но ей хотелось просто погулять по улицам, уж очень было солнечно и тепло. Мальчишки-чистильщики барабанили щетками на углах, а газетчики уже бегали, выкрикивая:
— Вечерняя! Вечерняя!
По улицам вверх и вниз бежали переполненные трамваи и при встрече приветствовали друг друга веселым и звонким «Дзень добры!», «Дзень добры!» Таня вспоминает Варшаву. В 1925 году ее отцу пришлось эмигрировать оттуда, ему грозила виселица. Он уехал вместе с Таней. Они долго жили в Киеве, потом его назначили секретарем партийного комитета в районном центре. Там она познакомилась с Шлоймой.
Городишко был очень красив, особенно весной. И было так хорошо там. Потом Шлойма переехал в этот город, а через пол года сюда перевели и отца. Тогда она устроилась на работу туда же, где работал Шлойма, и больше уже не поехала с отцом, когда его перевели в окружной центр.
Сегодня пришло письмо от отца. Он собирается приехать. Скорее бы приезжал — она уже скучает без него… Да и вообще ей тоскливо одной… Хорошо, что скоро на работу, — сегодня она поработает на славу! Часы показали половину четвертого. Фабрика уже недалеко. Таня прибавила шаг.
На углу она остановилась, увидев Шлойму, приветственно помахала рукой.
— О! Как ты попал сюда?
— С работы иду.
— Да ну? Ведь ты же работал вчера в ночь…
— Вот со вчерашней ночи я и работал, до сих пор.
— А что такое? — серьезно спросила Таня.
— Понимаешь, Павлова не вышла на работу…
— Не вышла?
— Да, и шайба осталась в простое. А тут надо к заказу добить десять тысяч штук. Сегодня последний срок да и эти еще — семнадцать процентов… Ну, как же уйдешь, Таня? Вот я и остался.
Она ничего не ответила, только крепко пожала его руку.
— Ну, иди, опоздаешь, — сказал он, — а я иду спать. Ох, и посплю!.. Таня, когда будешь возвращаться с работы, зайди… Я к тому времени уже высплюсь и буду тебя ждать.
На дальневосточной земле, среди новостроек первых пятилеток, известен и город Биробиджан — центр Еврейской автономной области. Борис Миллер, один из старожилов области, в повести «Ясность» и во многих рассказах показывает людей, с энтузиазмом осваивающих Дальневосточный край. Среди героев повести мы видим и Эммануила Казакевича, жившего в начале тридцатых годов в Биробиджане и здесь начавшего свой путь в большую советскую литературу. Произведения этой книги отличает глубокий социальный оптимизм, любовь к людям, которые трудом своим преображают землю.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В третий том вошли произведения, написанные в 1927–1936 гг.: «Живая вода», «Старый полоз», «Верховод», «Гриф и Граф», «Мелкий собственник», «Сливы, вишни, черешни» и др.Художник П. Пинкисевич.http://ruslit.traumlibrary.net.
Поэт Константин Ваншенкин хорошо знаком читателю. Как прозаик Ваншенкин еще мало известен. «Большие пожары» — его первое крупное прозаическое произведение. В этой книге, как всегда, автор пишет о том, что ему близко и дорого, о тех, с кем он шагал в солдатской шинели по поенным дорогам. Герои книги — бывшие парашютисты-десантники, работающие в тайге на тушении лесных пожаров. И хотя люди эти очень разные и у каждого из них своя судьба, свои воспоминания, свои мечты, свой духовный мир, их объединяет чувство ответственности перед будущим, чувство гражданского и товарищеского долга.
Перед вами — первое собрание сочинений Андрея Платонова, в которое включены все известные на сегодняшний день произведения классика русской литературы XX века.В эту книгу вошла проза военных лет, в том числе рассказы «Афродита», «Возвращение», «Взыскание погибших», «Оборона Семидворья», «Одухотворенные люди».К сожалению, в файле отсутствует часть произведений.http://ruslit.traumlibrary.net.
Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л.
… Шофёр рассказывал всякие страшные истории, связанные с гололедицей, и обещал показать место, где утром того дня перевернулась в кювет полуторка. Но оказалось, что тормоза нашей «Победы» работают плохо, и притормозить у места утренней аварии шофёру не удалось.— Ничего, — успокоил он нас, со скоростью в шестьдесят километров выходя на очередной вираж. — Без тормозов в гололедицу даже лучше. Газком оно безопасней работать. От тормозов и все неприятности. Тормознёшь, занесёт и…— Высечь бы тебя, — мечтательно сказал мой попутчик…