Под покровом тьмы - [7]

– Лезь за ним.

– Да ты что?

Бенни толкнул его. Парнишка прокатился футов тридцать по склону, прежде чем сумел ухватиться за дерево. Потревоженные им камушки продолжали сыпаться вниз. Мальчик испуганно посмотрел вверх, уже готовый расплакаться. Бенни был неумолим.

– Достань мяч, – сказал он.

Тут вмешался второй парень:

– Да забудь ты о нем. Он все равно ворованный.

– Боишься? – спросил Бенни.

– Нет. А ты?

Глаза Бенни сузились.

– Если доберешься туда раньше меня, можешь оставить мяч себе.

Приятель улыбнулся. Быстро, но осторожно они заскользили вниз по склону на пятых точках. Вершина заросла травой, что упрощало спуск. А на мокрой земле у подножия спуск стал быстрее. И еще быстрее. Сначала мальчики пытались удержаться сидя, потом просто покатились кубарем. Низко нависающие ветви секли их по лицам. Повсюду летела грязь, забиваясь в ботинки и под рубашки. Чем дальше, тем темнее становилось. Плеск ручья становился все громче, и наконец ребята плюхнулись на землю у подножия холма.

Бенни застонал. Его приятель застонал громче. Мальчики лежали совсем рядом, но света было так мало, что они с трудом могли разглядеть друг друга.

– Бенни?

Он потряс головой, пытаясь сориентироваться.

– У-у?

– Что это за чертовщина?

– Где?

Друг ткнул пальцем:

– Вон. Там, у тебя за спиной.

Бенни обернулся. Глаза понемногу привыкали к темноте. Что-то висело на дереве, футах в двадцати над головой. Бенни пригляделся. Крутится. Извивается. Глаза подростка расширились. Все правильно.

Тело на веревке.

Мальчики посмотрели друг на друга, а потом, дружно заорав, помчались по берегу ручья.

Специальному агенту ФБР трудно сказать, как должен выглядеть «типичный» понедельник. К тому же понедельник после такой свадьбы, как у Энди, определенно не мог быть типичным.

Энди прослужила в ФБР три года, и все три – в сиэтлском отделении. Работу в Бюро нельзя было назвать исполнением голубой мечты ее жизни. Служба в ФБР напоминала тихую гавань этой самоуверенной любительнице острых ощущений, которая вполне могла бы оказаться по другую сторону закона, если бы мистер и миссис Хеннинг не удочерили ее в девятилетнем возрасте и не направили кипучую энергию девочки в правильном направлении. Энди занималась могулом[2] и участвовала в юношеских Олимпийских играх, пока не сломала колено, а к шестнадцати годам стала дипломированной аквалангисткой. Потом отправилась в Калифорнийский университет в Санта-Барбаре, рассчитывая провести всю жизнь на пляже. И вдруг, к всеобщему удивлению, она выбрала довольно серьезный предмет – психологию. Оценки ее были достаточно хороши, чтобы попасть на юридический факультет, и, снова всех удивив, Энди поступила. Однако откровение снизошло на нее лишь на последнем курсе. На встрече со специалистами, вербовавшими на службу в ФБР выпускников, Энди буквально околдовала женщина, только что закончившая расследование устроенного террористами взрыва. Итак, решено. Она идет на работу в Бюро.

Это решение сильно взволновало ее отца, который сам был копом и еще в детстве познакомил Энди с оружием. За время учебы в академии она стала двадцатой женщиной за всю историю Бюро, вошедшей в «Клуб максимума» – на девяносто восемь процентов мужское сообщество агентов, выбивших максимум очков на одном из труднейших огнестрельных курсов в правоохранительных органах. Несмотря на отличия, первые шесть месяцев Энди занималась рутинными проверками будущих федеральных служащих. Это был карьерный тупик, предназначенный для малоспособных агентов или для людей, выглядевших моложе своих лет и никем пока не воспринимающихся всерьез. К счастью, один из старших специальных агентов заметил талант Энди. «Не имеющая себе равных напористость и здоровый авантюризм, – написал он в характеристике, – в сочетании с серьезным интеллектом и исключительными техническими навыками». С его подачи Энди назначили в группу по расследованию ограблений банков, где она за следующие восемнадцать месяцев сделала себе имя. В двадцать семь лет Энди выглядела все так же молодо. Однако разговоров о том, что ее не воспринимают всерьез, больше не возникало.

По крайней мере до свадьбы.

Весь день Энди старалась улыбаться, пусть это и было нелегко. Никто не упоминал о свадьбе, хотя стайка секретарш у фонтанчика-поилки захихикала, когда она шла мимо.

Разумеется, все всё знали. Кое-кто там даже присутствовал. Одна секретарша вообще щеголяла подбитым глазом.

– Asta mafiana,[3] – сказала Энди, направляясь к лифту. Служащий махнул рукой и быстро пропустил ее через напичканную электроникой дверь.

Было еще рано, около половины пятого. Благодаря отмененному медовому месяцу ее ежедневник был совершенно пуст, и требовалось что-то придумать, чтобы заполнить день. Идти домой не хотелось. Еще одна ночь в одиночестве. В это время года ночи ужасно длинные – даже без душевной боли. Энди прошла несколько кварталов на юг, в сторону исторической Пионер-сквер, к старому деловому району в центре, где очаровательные булыжные улочки и кирпичные дома девятнадцатого века служили приютом для модных галерей, магазинов и ресторанов. Энди остановилась в «Джей-и-Эм кафе», популярном баре, гордившемся самой впечатляющей деревянной стойкой по эту сторону от Сан-Франциско. Здесь лучше всего делали ее любимые начос – идеальное греховное завершение той кроличьей диеты, ее Энди держала ради бикини, которые теперь не придется носить на Гавайях во время медового месяца.