За окном спальни тихо похрустывало толстое одеяло опавшей листвы.
Синди Свайтек лежала в постели рядом с крепко спящим мужем. Стояла темная зимняя ночь — слишком, пожалуй, холодная по меркам Майами, города, где сорок градусов по Фаренгейту считалось морозом, где камин приходилось разжигать не чаще двух раз в год. Так сладко было забраться под бок Джеку, под толстое, пушистое одеяло. Она еще теснее прижалась к мужу, впитывая в себя его тепло. От резких порывов северного ветра содрогалась оконная рама. Тихое посвистывание в трубах, от которого мурашки бежали по коже, переходило в вой, который тоже не мог заглушить мерного похрустывания листвы под чьими-то ногами. Возле дома бродил незнакомец.
Она мысленно представила себе лужайку перед домом, патио и огромные миндалевидные листья, усыпавшие все вокруг. Ей казалось, она видит тропинку, которую протоптали в листве его ноги. Тропинка вела к окну.
Пять лет прошло с тех пор, когда она впервые увидела своего преследователя. Все кругом — от мужа до полиции — уверяли, что этот человек давно мертв, но она знала: это не так. И в ночи, подобные этой, готова была поклясться, что он вернулся — живой и невредимый. Звали его Эстебан.
Прошло пять лет, но леденящие душу подробности намертво засели в памяти. Его руки — в синяках, с грязными обкусанными ногтями — больно впивались в ее тело. Лицо обдавало тошнотворным запахом перегара. Холод стального клинка леденил кожу у яремной вены — но она отказалась ответить на его поцелуй. Впрочем, самое ужасное было в другом. В жизни своей она не видела ничего страшнее взгляда этих пустых акульих глаз. Они излучали такой холод и злобу, и, когда он открыл свою грязную пасть и укусил ее в губу, она увидела в его блестящих черных зрачках свое отражение и содрогнулась при виде того, каким страхом искажено ее лицо.
Прошло пять лет, но эти глаза преследовали ее повсюду, следили за каждым ее движением. Похоже, даже самые близкие ей люди так до конца и не поняли, что с ней произошло. Порой она смотрела на мир этими страшными глазами Эстебана. Когда наступала ночь и начинал завывать ветер, она словно переносилась в душу своего обидчика — смотрела на мир его глазами. И знала, что видел он перед жуткой своей смертью. Она словно стала окошком в его сознании и видела вещи, на которые он мог смотреть, к примеру, вот сейчас. Видела саму себя его глазами. Ночь за ночью ее преследовало одно и то же видение: вот она, Синди Свайтек, лежит в постели и отчаянно и безуспешно борется со страхом темноты.
Шелест и хруст за окном прекратились. Ветер на секунду стих, шелест листьев тоже. Электрический будильник на тумбочке судорожно замигал — так всегда бывало, когда из-за грозы случались перепады с подачей энергии. Стрелки показывали ровно полночь, на подушку в изголовье падали слабые мигающие зеленоватые отсветы.
В заднюю дверь кто-то постучал. Она резко села в постели.
Не ходи туда, сказала она себе. Но неведомая сила заставила подняться.
Стук повторился. На другом краю широкой постели глубоким и безмятежным сном спал Джек. О том, чтобы разбудить его, не могло быть и речи.
Я все же подойду.
Синди словно наблюдала за собой со стороны. Вот она встала, опустив босые ноги на плиточный пол. Господи, до чего же холодно, думала она, направляясь через коридор к кухне. В доме тьма хоть глаз выколи, и она, пробираясь к задней двери, полагалась на инстинкт. Синди была уверена, что выключила наружный свет, перед тем как лечь спать, но теперь заметила, что на заднем крыльце горит одинокая желтая лампочка. Очевидно, автоматически включилась от неполадок в сети. Она осторожно приблизилась к двери, прильнула к ромбовидному окошку и стала осматривать задний двор. Порыв ветра налетел на старое миндальное дерево, срывая коричневые листья с ветвей. Они падали на землю, точно гигантские темные хлопья снега, но несколько из них, подхваченные ветром, унеслось неведомо куда — во тьму, в ночь. И Синди потеряла их из виду, лишь один продолговатый лист долго витал над патио. Но вот снова налетел ветер, подхватил его, лист взмыл вверх, потом вдруг изменил направление — рванулся вперед, прямо к ней и ударился о дверь.
Она вздрогнула от этого глуховатого стука, но от двери не отпрянула, нет. Продолжала смотреть из окошка, точно пыталась разглядеть, кто с такой силой швырнул одинокий лист в ее сторону. Никого не видно, но Синди сердцем чувствовала: там кто-то есть. Чужой. Спрятался. Возможно, это… Эстебан.
Прекрати смотреть его глазами!
Дверь распахнулась. В лицо ударил порыв ледяного ветра. По телу побежали мурашки. Полы шелковой ночной рубашки затрепетали и взлетели, обнажив бедра. Она знала, что сейчас ей должно быть так холодно, как никогда в жизни, но не чувствовала этого. Она вообще ничего не чувствовала. На нее нашло странное отупение, разум кричал: «Беги!», но ноги не слушались. Время точно остановилось, но, вероятно, прошло всего несколько секунд, и она увидела на крыльце знакомый силуэт. И испытала нечто похожее на облегчение.
— Папа?
— Привет, милая.
— Что ты здесь делаешь?
— Сегодня вторник.
— И что с того?
