Под одной крышей - [112]

— Мука, бобы, сахар. Сделаем лапшу с орехами, в магазине напротив продают орехи. Тебя взяли?

Винце засмеялся.

— Представь, я не сразу нашел ворота.

— Как так?

— Их перенесли поближе к трамвайной остановке. Подошел и ничего не понимаю — были ворота и нет ворот. Даже разозлился на себя, вот, думаю, черт бы побрал этот тиф проклятый, даже память у меня отшибло.

— Ой, не говори так! — Мари села напротив Винце и обеими руками ухватила покачивавшегося мужа за колени. — Смотри не опрокинься. А потом все-таки нашел? Ну, рассказывай!

— Так вот, значит вглядываюсь — представляю, какой у меня дурацкий вид был тогда, — вдруг смотрю, Фараго идет, помнишь, наладчика из первого цеха. Рванулся к нему, он замедляет шаг, смотрит, кто это бежит к нему. Ну, конечно, обрадовались друг другу, он крепко обнял меня, даже погладил по стриженой голове. Знаешь, у него пятеро детей, видишь, какой он молодец… — Он на минутку умолк, многозначительно взглянул на жену и продолжал: — Повел меня прямо в фабком, там я узнал, что он его председатель. Все двенадцать членов фабкома — старые кадровые рабочие, правда, многие из них социал-демократы. Разумеется, сразу же спросили, в какую партию я хочу вступить. Странный вопрос, говорю, хоть я недавно вернулся домой, но считаю, что мое место только в коммунистической партии. Встретил всех своих старых знакомых. Я не хотел тебе говорить, зачем, думаю, расстраивать, но, когда собрался ехать туда, подумал: вот будет скверно, если там не осталось старых рабочих. Дадут от ворот поворот: мол, работы нет, и придется идти дальше. Можешь себе представить, как я обрадовался… Конечно, меня сразу взяли.

— Первым помощником машиниста бумагоделательной машины?

— Нет, пока буду на роле. Сейчас работают всего две бумагоделательные машины… Ну чего ты загрустила? Ведь никто не знал, что я вернусь. А кто уже работает, того нельзя просто взять и снять из-за меня. У рола тоже ответственное дело, как раз тот человек, который работает вместо меня на второй машине, рассказал мне, что недавно заминка вышла при просушке, потому что на роле слишком передержали массу. Зимой вступит в строй новая бумагоделательная машина, и я перейду на нее.

— Вот это здорово, просто замечательно, Винце! Я знала, что все будет хорошо.

— Сейчас на производстве занято вдвое меньше рабочих, чем в сорок третьем году, тогда нас работало около девятисот человек. Да, я сказал тебе, что будем работать четыре дня в неделю? Три дня свободных. Ничего, зато будет время оглядеться в Пеште, а то я хожу и смотрю на все как баран на новые ворота, не имею ни малейшего представления о том, что делается в городе. Обо всем переговорил с товарищами…

— О чем именно?

— И о тебе в том числе, — вскользь заметил Винце. — Я сказал, что моя жена работает на фабрике, пока меня не было дома, сама пошла приобретать специальность… Все одобрили твое решение.

— И ты так просто говоришь об этом.

Мари засмеялась и сильно сжала руку Винце. Еще позавчера он сидел у окна какой-то чужой и смотрел на дикие каштаны, а сегодня она обсуждает жизненно важные проблемы с прежним Винце! Какой-то ток проходит по ее жилам, когда она слушает его. Что такое рол, об этом она спросит позже. Неужели он начинает работу опять с самого начала? Ведь Винце любит свою машину, хорошо знает ее, как восторженно говорит о новой бумагоделательной машине, ее длина метров шестьдесят, трудно представить, как управляют такой громадиной… Но он сказал, что работа на роле тоже ответственное дело.

— Найду, на что с пользой потратить свободное время, — сказал Винце. — Здесь тоже многое изменилось, рабочие получают образование, открылись специальные курсы, не знаю, как ты посмотришь, если и я сяду за школьную парту? — Заразительный смех Мари передался и Винце, затем он посерьезнел, ему еще многое надо было сказать ей. — Это планы на далекое будущее, фабрике предстоит преодолеть немалые трудности, главное, надо пустить в ход другие предприятия, а им необходимы сырье, уголь и мало ли что еще. Я подробно ознакомился с фабрикой, потому и задержался так долго, хотя прекрасно знал, что ты тут ждешь и волнуешься.

— Неправда!

— Не ждала?

— Ишь как повернул! Конечно, ждала, но не думай, что весь день только и делаю, что проливаю слезы по тебе. У меня тоже есть дела, к тому же я знаю, что за тебя мне нечего волноваться.

— Ты у меня молодчина. Итак, я, значит, основательно осмотрелся, многое изменилось. И знаешь, что меня обрадовало? То, что у машины можно курить. Раньше курили тайком или бегали в туалет, никакого тебе удовольствия. Есть спортивное общество, это тоже неплохо, по воскресеньям вместе будем ходить, если захочешь. Да, обед на фабрике дают, если ты останешься на «Хуннии», надо будет готовить только ужин, что-нибудь овощное.

— А почему не останусь? Раз уж начала, добьюсь своего.

— И я так считаю. Спецодежду, ботинки тоже выдают. Год-два будет, возможно, трудновато, но нам с тобой нечего бояться! Мы молодые, у нас все впереди, и, если ты еще хоть раз поднесешь руку к губам… если будешь смотреть такими испуганными глазами, что даже мне становится страшно, тогда я…