Под небом пустыни - [70]

— Ну и что, Абдоллах-хан? — спокойно возразил фотограф.

— Так вот я о том, что вы, господин, кажется, хотели сфотографировать старинную баню?

— Ты что, не понял, о чем я думал в предбаннике? Сырость-то там какая? Я не стал открывать футляр фотоаппарата.

— Как же тогда можно заснять внутреннюю часть бани, господин?

— Ну знаешь, мне мой фотоаппарат дороже этой дурацкой бани.

Через ворота мы попали прямо на городской проспект. Агент круто свернул в сторону и повел нас мимо каких-то полей. Когда он заметил, что зеленые побеги посевов нам ничего не говорят и мы не отличаем их от посевов пшеницы, он между прочим сказал:

— Это посевы шафрана. Летом его стебли усыхают, их вручную жнут серпами на корм скоту. После жатвы поля кажутся мертвыми. Но в октябре ростки зацветают снова. Цветы растут у самой земли. Тут дорог каждый день. Их срывают и ссыпают в корзины. С каждым днем цветов становится все больше. Пока не пройдет пятнадцать дней. В это время надо успеть собрать весь урожай. С седьмого дня цветение идет на убыль!

Глава девятая

О том, как вода минует селение Беджестан. — Городом называется, а гостиницы нет. — Карта США в гараже «Пятерых». — «Употреблять терьяк запрещено всюду, кроме чайной». — Путаная дорога на Гонабад. — Смешное про запас, — Абдаллах-хан злится и падает с крыши машины. — Глинобитный Джонабез. — Богатырь Гударз — основатель Гонабада. — Схватка географа с хозяином кафе Аббасом. — Водку не пить опасно. — Те же и Парим Чину. — Русские казаки в Торбете-Хейдерийе. — Фотограф взбирается на могилу Котб од-Ди на Хейдера. — Конец пустыне. — Пустой желудок и светоч знания.

В три часа пополудни мы добрались до деревни Беджестан. Хамдаллах Мостоуфи выразился о ней кратко: «Похожа на Тун». И нам не захотелось осматривать ее… Особенно еще и потому, что селение это со времен Хамдаллаха Мостоуфи и до момента издания «Полной географии Ирана», написанной профессором господином Кейханом, то есть почти за шесть веков, ничуть не преуспело в своем развитии. По словам господина Кейхана, за эти шесть веков здесь к известным ремеслам лишь прибавилась еще и вышивка по шелку. Селение Беджестан, видимо, абсолютно лишено способности к прогрессу и, как слабый, неухоженный ребенок, теряет все, что ни попадает ему в руки. Не зря «Географический словарь Ирана» отмечает, что «во времена его величества покойного шаха[136] Беджестан начал понемногу развиваться. Была построена хорошая начальная школа, в центре поселка устроен водоем с фонтаном, проложены дороги. Однако в последние годы из-за маловодья и засух пошедшие было в рост деревья сохнут и гибнут».

Поэтому сразу же мы взяли направление на Гонабад и в четыре часа пополудни 25 марта прибыли в этот город. Абдоллах-хан остановил машину на красивой крохотной площади, и путешественники ступили на проспект Шаха. По размерам этой площади было ясно, что и здесь нет намека на гостиницу даже такого типа, как постоялые дворы на улице Чераге-барк в Тегеране. Что же делать? В подобных городах не заботятся о приезжих. Лучше скажем, что слишком поздно начинают понимать, в чем состоит эта забота. В селениях и деревнях, не претендующих на звание города, чайная служит официальным и единственным пристанищем и местом отдыха путешественников. В таких поселках никому не придет в голову считать обеспечение мало-мальских потребностей путника делом антиобщественным. Но уже если такое селение вдруг начинают величать городом, то следует все-таки выделить какой-нибудь угол для приезжих и сообщить его адрес постовым, чтобы усталого путника не гоняли по городу с места на место.

Ведь глупо, что у нас при обсуждении принципов административного деления страны, поправок к избирательным спискам, вопросов городского управления, составления бюджета и вообще при планировании внутренней политики всегда появляются, с позволения сказать, деятели и заваривают кашу. Прежде всего объявляют городом место своего проживания. Приехав в такой город, вы можете услышать:

— Нет, господин, гостиницы у нас нет. Зато есть гараж.

Так ответил нам постовой города Гонабада, имея в виду гараж «Пятерых»[137], который находился недалеко от перекрестка. Гараж имел ворота и, как обычно в таких постройках, специальную дверь из проходного коридора в чайную. Дверь напротив вела в контору гаража. За коридором начинался грязный двор с айванами по сторонам, где теснились комнатушки.

Во дворе творилось нечто невообразимое: грузовики и автобусы, тюки с товарами, горы спелых фруктов, клетки с домашней птицей, постояльцы, торопливо снующие с кувшинами для подмывания, — все это представляло чудовищную мешанину. В той части двора, где было поменьше грязи, стояли наполовину разобранные автобусы, вокруг которых вертелись подручные шоферов, с ног до головы вымазанные тавотом.

Мы сунулись в эту суматошную свалку. Появился мальчишка-посыльный и, с силой нажав на ручку замка, отворил дверь одной из комнатушек. Мы увидали две одинаковые кровати, два окошка, циновку на полу и две замызганные простыни. Комнату мы сняли, кое-как умылись и пошли в чайную — мрачное, сырое помещение. Единственное ее преимущество заключалось в обилии темных заветных углов, где можно было пристроиться и спокойно обдумывать свои дела. Однако сосредоточиться было трудно, не осмотрев картин, висевших на стенах и двери. Стены были украшены картой Соединенных Штатов Америки и изображением султана Махмуда со свитой, которому Фирдоуси преподносит «Шах-наме». Но еще интереснее показался нам плакат-объявление, на котором было написано: «Употребление алкогольных напитков и терьяка строго воспрещается».