Под небом пустыни - [54]

Странно, что стоило нам понемногу разобраться в своих ощущениях, как пейзаж пустыни резко изменился после Ребате-Хан. Дорога теперь бежала по влажному еще ложу пересохшей реки, по щебнистому плато, мимо холмов, заросших зеленым кустарником, цветущими деревцами и тамариском. Казалось, будто пустыня кончилась и на смену ей пришли горные места. Несколько часов блуждали мы в лабиринте этих удивительнейших видов природы и даже позабыли о пустыне. Мы наслаждались изменчивыми силуэтами гребней, ландшафтами расселин и диких лощин среди горных кряжей. Будто прогуливались возле родного дома! Не было вокруг неоглядных далей пустыни, сыпучего песка, слепящих солончаков. Повсюду зеленели дикорастущие травы, молодые кустарники и кудрявые хохолки тамариска. И вот уже проносились мимо привычные пейзажи. Географ экспедиции вдруг вспомнил о картах. Когда машина тряслась по каменистому крутобокому ущелью Мийанкух и все должны были покрепче держаться на сиденьях, он, балансируя, проявил такое упорство, что наконец отыскал-таки нужную карту.

После непродолжительной паузы он обрушил на нас поток реальных аналогий:

— Перед нами, — сказал он, — горы Хельван. Не воображайте, что мы уже добрались до высочайших горных хребтов. Тоненькая полоска этих гор, противостоящая четырем миллионам гектаров Великой Соляной пустыни и пустыни Лут, не больше ручки от метлы. Тем не менее она является основным водоразделом между двумя пустынями. Жаль, что высота этой горной цепи не превышает и тысячи метров, в противном случае пустыня Лут была бы отрезана от Великой Соляной пустыни и горный хребет мешал бы сторонам-контрагентам одалживать друг другу свои песчаные смерчи и ураганы. Горы Хельван идут с юго-запада на северо-восток, а потом прямо на север. К счастью, когда мы доберемся до Шураба, дорога свернет на восток. Мы удалимся от гор Хельван. Судя по этой карте, справа от нас после Шураба и дальше лежат просторы пустыни Лут и…

При этих словах фотограф в угоду богу очнулся от дремоты и возразил:

— Чем плохи эти красивые, пестрые горы, что вам опять захотелось в пустыню? Неужели вы не устали от равнин и степей? Почему вы хотите ехать от Шураба на восток, к пустыне Лут?

— А вы желаете ехать вдоль гор на север? Отлично. Я сойду в Шурабе, а вас препоручу богу.

Фотограф открыл было рот, чтобы произнести нравоучительную тираду, но его одолела зевота, а историограф экспедиции заметил:

— Неважный аргумент, братец. Мы должны попасть в Тебес. А Тебес находится на востоке от Шураба. Если мы поедем от Шураба на север, во-первых, мы не попадем в Тебес. Во-вторых, угодим в болота и топи пустыни. В болотах же только и дела, что опускаться вниз, на дно!

— Я думал, что в том направлении можно тоже проехать, — пошел на попятную фотограф.

Поскольку он сидел рядом с шофером, спиной к остальным, никто не заметил, как он тотчас погрузился в сон.

— Мы не принадлежим самим себе, — продолжал тем временем географ. — Все мы пленники и рабы машины. А машина, как бусина четок, нанизана на стержень дороги. Извольте-ка взглянуть на карту. Дорога от Шураба сворачивает на восток, и мы вынуждены проехать мимо пустыни Лут. В Шурабе цепочка гор Хельван прерывается. Через небольшой интервал она тянется вновь. В действительности этот разрыв гор образует туннель, на одном конце которого находится Шураб, а на другом — Ребате-Кур. Может быть, Ребате-Кур[110] так называется из-за отсутствия дороги от него на север и в глубь пустыни. Короче говоря, следует как можно быстрее миновать это горное ущелье, узкие русла и щебенистые ложа ручьев, чтобы не стать жертвой селя[111].

Губы историографа раскрылись в усмешке, как ломтики сливовой пастилы. Похоже, что он подшучивал над географом.

— Небо сверкает бирюзой, — возразил он, — солнце печет основательно. Откуда бы взяться селю!

Это был именно тот вопрос, которого географ ждал, сгорая от нетерпения. Он мог блеснуть своими знаниями только после такого вопроса. Иначе его не задел бы за живое насмешливый тон историографа.

— Проблема в том, — начал он, — что нельзя доверять ясному небу пустыни. Люди, незнакомые с повадками пустыни, именно на этом и попадаются. Действительно, небо пустыни сейчас безмятежно. Однако где-то далеко отсюда, в другой части пустыни, может пролиться ливень, и бурлящий поток воды рванется, ища себе выхода. От потока отделяются маленькие реки и ручьи, которые снова сливаются воедино и множат напор ревущей воды, которая обрушивается в горные ущелья и сметает все на своем пути, увлекая все живое в трясины, болота и топи. Вполне вероятно, что где-то в пустыне уже прошел дождь. И вот-вот в ущелье ворвется бурный поток воды — сель, размоет сухое русло, настигнет нас врасплох и потащит к топям.

Слова «сель», «врасплох», «топи», как глыбы камня, разодрали вуаль дремоты фотографа, и смысл их проник в глубины его мозга. Он стряхнул с себя сон, заерзал на месте и быстро в тревоге спросил:

— Что случилось? Прошел сель? Нас застали врасплох? Мы в топях?

Шофер захохотал. А за ним и фотограф. Вежливый шофер спохватился и оборвал смех. Фотограф же продолжал громко смеяться, оправдываясь: