Под небом пустыни - [13]

— Сейчас нет. Шесть классов кончил.

— Что же ты делаешь?

— Работаю на прядильной фабрике.

— Сколько зарабатываешь?

— Три тумана в день.

— Работаешь много?

— В день десять часов.

— Братья и сестры есть?

— Двое братьев и две сестры. Я самый младший.

Мы решили, что фабрики и мастерские Кашана переполнены тринадцатилетними подростками, и спросили:

— На фабрике все рабочие вашего возраста?

— Нет, у нас есть и «медведи», — ответил Джавад Ноушараф.

— При чем тут медведи? Разве медведи могут работать? Мальчишки молча в недоумении уставились на нас. Тут вмешался почтенный старец, который поднялся с трудом на крышу, опираясь на палку.

— «Медведями» они называют старших, — пояснил он.

Слова высокого старика с палкой привлекли наше внимание к его особе. У него обожженное солнцем смуглое лицо, сутулые плечи. Если бы время его пощадило, он, наверное, мог бы еще лет двадцать работать, а сейчас…

— Ревматизм у меня, — пожаловался старик.

Мы решили побеседовать с ним. Но на все наши вопросы он отмалчивался. По выразительной игре мускулов на его лице мы догадались о внутренней борьбе, происходящей в нем. Мы поняли, что он не хочет рассказывать о себе при болтливых и любопытных мальчишках. Наверное, он почтенный семьянин, у него дети такого же возраста, как эти сорванцы, да еще и другие рты. А говорить неправду о себе ему неловко, потому что ребятишки — его земляки и знают о нем все.

Этот старик кашанец работает, наверное, на фабрике, где ткут паласы зилу, либо выделывают бархат. Если он не рабочий, то наверняка земледелец, а болезнь вывела его из строя и оторвала от привычной сельской работы. Если ни то ни другое, то, возможно, он служил регистратором самого низкого ранга в канцелярии знаменитой кашанской фирмы по сбыту сахара, рафинада и чая и ввиду длительной болезни остался без работы. А сейчас остаток жизни проводит в переписке с министерством таможен, шахским двором и министерством юстиции. По вечерам, наверное, раскладывает копии всех своих писем, читает вслух жене и детям и восхищается стилем и почерком.

В это время наш фотограф спустился с минарета, и ребятишки бросились к нему. Мы улучили удобный момент и спросили старика о его профессии. Он улыбнулся и очень спокойно ответил: «Я безработный, господа. Сейчас трудно с работой. Пахнёт ветерком из Тегерана, ногам и лучше. Я долго лечился. Иншаалла[51], если полегчает, снова поеду искать работу в Тегеран».

Итак, обстоятельства оказались намного проще тех, что мы предполагали. Этот человек был одним из тысячи тысяч завороженных Тегераном. В юности он покинул свое хозяйство, чтобы любым способом попасть в столицу. Долго мыкался там в поисках заработка. Наконец устроился пекарем в пекарне Сангаладжа[52]. Через несколько лет он стал главным пекарем. Дела шли в гору. Так как он был хорош собой, стал захаживать в Шахре-ноу[53], завел себе рьяных любовниц и долго пользовался их расположением, играя на ревности. Постепенно забывались дела, пекарня отступила на второй план, и вот он за бортом. Ему отказывают от места. Но годы стояния на ногах возле раскаленных угольев, на которых пеклось тесто, сморщили его лицо и загубили ноги. Исчезла привлекательность молодости, появилась старческая сутулость, как-то незаметно исчезли и поклонницы.

…Между тем Ага сеид Багер Моваззеб в обмен на предложенную ему сториаловую ассигнацию сообщил: «Под этим куполом, что изволите видеть, находится гробница великого шаха Аббаса»[54]. Трудно было поверить его словам. Где Исфаган и где Кашан? Как же быть с особой привязанностью шаха Аббаса к Исфага-ну? Когда смотришь на купол мечети шейха Лотфолла в Исфагане, хочется навеки уснуть под этой диковинно вознесенной в небо чашей и никогда не пробуждаться. До чего же плохой вкус был у шаха Аббаса Великого, если он расстался с шахской площадью в Исфагане и препоручил свой бренный прах скорпионам, обитавшим в кашанской земле святилища Хабиба ибн Мусы! Сториаловая ассигнация еще имела силу, поэтому Ага сеид Багер Моваззеб великодушно продолжал:

«Шах Аббас весьма почитал святого. Сеида погребли на том месте, где святилище. Шах Аббас завещал, чтобы его похоронили рядом со святым. Завещание шаха является «шахом завещаний», поэтому прах великого пастыря города Исфагана поместили в святилище Хабиба ибн Мусы».

Мы спустились по ступенькам вниз. Распрощались со всеми нашими случайными соседями по крыше. Попечитель провел нас сквозь толпу мусульман до самых ворот святилища и был необычайно услужлив. А на улице снова кашанские мальчишки с шумом окружили нас. Мы и мечтать не могли о столь «пышных» проводах!

Толпа мальчишек не позволила нам как следует прочесть предвыборные лозунги. Правда, в этом не было особой нужды. Мы знали, что население Кашана выдвинуло в меджлис господина Аллаяра Селеха[55]. Все-таки было интересно узнать, о чем писалось в этих лозунгах, чтобы понять, почему кашанцы не выбрали в меджлис более богатого и преуспевающего кандидата, а предпочли ему Аллаяр-хана…

Глава вторая

О том, как ни один путник не может выдраться из Кашана. — Политическое значение Аббасавада, — Нетенз из «четвертого климата», — Город Зрдестан разочаровывает путешественников, — Бегум-ханум в чадной Зеферненда. — Накрошенный в молоко хлеб и порошок ДДТ. — Ага Реза, няризнин, седлает подъемный кран. — Святая дева Мария в чайной «Дельгоша». — Варна пищи в Соборной мечети Наина. — Старинная крепость Наина сооружена во времена до Адама, — Стадо безработных служен святилища. — Лолита в каинском кафе «Фард».