Под небом пустыни - [12]

Стайка мальчишек, больших и малых, а также какой-то почтенный старец с палкой взобрались туда раньше нас.

Двор святилища с крыши выглядел как беспорядочно пестрая мозаика. Сверху было отлично видно, как и вокруг него группируются люди. Несколько богачей в противоположных концах двора бесплатно кормили бедняков, раздавали милостыню. Чтецы Корана сбивчиво дочитывали суры[48]. Уже давно объявили появление молодого месяца и окончание поста, и они торопились прочесть за один час молитвы, которые полагалось читать на рассвете.

На крыше святилища красовались купол и два минарета, покрытые довольно изящной изразцовой резьбой. Во дворе святилища был сооружен железный навес — вероятно, в память о дождливых днях. Этот модерный навес был устроен таким образом, что мог с успехом заменять старинный деревянный помост, на котором обычно разбивают шатер для роузе-хана.

Как известно, иногда встречаются весьма темпераментные люди, которые от избытка чувств бросаются головой вниз с высоты. Поэтому мы сочли более безопасным, чтобы на верхушку минарета отправился один из нас в сопровождении фотографа и оттуда осмотрел панораму Кашана, а другие остались бы тут же, на крыше святилища, и побеседовали с кашанцами.

Удивительно красивый и покойно-величавый вид открывается с высоты минарета на просторы Кашана. Неровные крыши жилищ, сработанные усердными предками кашанцев из соломы с глиной, добытой здесь же, на окраине пустыни, и по сей день защищают их потомков от жгучего солнца. Конусообразные, округлые и плоские кровли домов, лавок, ледников и постоялых дворов изо всех сил тянутся кверху, насколько позволяет им глина, из которой их сделали. Они стойко противостоят беспощадным ветрам пустыни, храбро ощетинившись в небо своими вентиляторами — бадгирами.

Ребятишки, залезшие вместе с нами на крышу святилища, расшалились не на шутку. Они шумели, носились взад-вперед, прыгали и неуемно резвились. Мы заволновались: попечитель мог раскаяться, что пустил нас. Поэтому, подозвав одного из мальчишек, мы завели с ним оживленную беседу. Его приятели из любопытства и зависти сразу же навострили уши, подошли поближе, чтобы слышать наш разговор.

— Как тебя зовут?.

— Али Мохаммад Барати.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— Отец есть?

— Есть.

— Чем он занимается?

— Был погонщиком верблюдов, а сейчас работает на кирпичном заводе.

— А мать?

— Мать — прачка.

— Ты учишься?

— Нет.

— Что же ты делаешь?

— Тку паласы зилу в мастерской.

— Сколько зарабатываешь?

— В день три тумана[49].

— Сколько часов работаешь в день?

— Десять часов (!).

— Давно работаешь?

— Пять лет.

— Что делаешь с деньгами?

— Все отдаю матери.

— Братья, сестры есть?

— Две сестры и два брата. Один брат в солдатах, другой сучит пряжу.

— Ну, а как работается?

— Да ничего. Весь день согнувшись готовлю основу для паласов зилу.

Он протянул руки. Кожа на обеих руках мальчика от кистей до кончиков пальцев была покрыта рубцами и трещинами. Да, до сих пор мы не знали толком, как ткут эти паласы зилу. Однако и сейчас не отважились спросить, почему понадобилось по десять часов в день, не разгибая спины, вручную ткать паласы, начав все это с восьми лет.

Усадив другого мальчика на место Али Мохаммада Барати, мы учинили допрос и ему.

— А тебя как зовут?

— Асгар Касйан.

— Сколько тебе лет?

— Четырнадцать.

— Отец есть?

— Есть. Хасан Касйан.

— Чем он занимается?

— Служит дворником в городской управе. Сколько зарабатывает — не знаю.

— А мать?

— Жена Абд ор-Рахима. Прачка.

— В школу ходил?

— Нет, ни разу.

— Чем занимаешься?

— Работаю в мастерской, готовлю основу для паласов зилу.

— Сколько зарабатываешь?

— В день три тумана.

— Сколько приходится работать?

— Когда рамазан[50], работаю с восхода до полудня, а летом — с утра до вечерней молитвы.

— Что делаешь с деньгами?

— Все отдаю отцу.

— Братья, сестры есть?

— Нас четверо братьев. Один медник, другой в Тегеране торгует вареным мясом, третий каменщик.

Вначале мы не обратили внимания на то, что он, говоря о матери, нарочито уважительно произнес: «Жена Абд ор-Рахима». Когда же мы закончили наш с ним разговор, мальчики громко расхохотались. Засмеялся и сам Асгар, а его самый близкий друг очень серьезно объяснил нам: «Асгар — подкидыш». Сам виновник этого разговора оказался более других доволен таким обстоятельством. Ведь только эта особенность выделяла его среди сверстников. Когда они величали Асгара между собой подкидышем, он воображал себя на голову выше остальных. Да, большое «удовольствие», наверное, корпеть, не разгибая спины, по десять часов в день с восхода до вечерней молитвы! Мы только не могли понять, как можно после такого тягостного труда и невзгод еще быть в хорошем расположении духа, прыгать, бегать и резвиться. Друг Асгара выглядел несколько почище, поопрятнее других. Мы сообразили, что он, наверное, учился в школе и богатый отец заботится о нем. Интересно побеседовать с ним, чтобы наглядно представить разницу в положении этих двух подростков.

— Твое имя?

— Джавад Ноушараф.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— Отец есть?

— Да, Хабибе Саккаи, водонос при этом святилище.

— А мать?

— Мать не работает.

— В школу ходишь?