Под небом Аргентины - [85]

Рабочие молча проходили через конторы. На широкой площади перед фабрикой толпились принятые и непринятые и оживленно комментировали события. Победа ли это? Вряд ли надо было разъяснять. Слишком велика была разница между достигнутым и тем, за что они боролись, а боролись они за восьмичасовой рабочий день, за обеспечение пособий при увечьях и в старости, за более высокую оплату женского труда. Радость, накануне охватившая всех при мысли о том, что пришел конец их нищенскому существованию, померкла и вскоре совсем исчезла.

Охваченные гневом и возмущением, забастовщики забыли о том, что голод давно уже поселился в их домах. Предприниматели играют с ними, как кошка с мышкой! Возмущение росло. Новые группы рабочих текли к фабрикам, но, узнав о вероломстве собственников, даже не заходили в конторы, а присоединялись к гудящей на площади толпе, сжимая кулаки.

Анархисты и социалисты сновали среди рабочих, уговаривая их принять условия фабрикантов. Но красноречие их ни на кого не действовало. Мысль о том, что необходимо продолжать борьбу до полной победы, вскоре охватила всех.

И тогда случилось непоправимое.

Собравшиеся на площади люди не заметили, как ее со всех сторон окружили полицейские. Будто из-под земли выросло несколько эскадронов конной полиции, хорошо известных под именем "казаков". Они перегородили две главные улицы, ведущие к фабрикам, а пешие полицейские выстроились перед фабричными постройками. Рабочие очутились в кольце и зашумели, догадываясь об опасности. Толпа начала расползаться. Одни потянулись с площади, другие, колеблясь, напра-вились к широко открытым фабричным воротам. Однако большинство, увидев это, сразу забыло о своих страхах, вызванных появлением полицейских. С возмущением толпа смотрела на отдельных рабочих, пытавшихся отделиться от массы и украдкой проникнуть на фабричный двор. Вслед им летели ругательства, улюлюканье, оскорбительные выкрики. Вскоре отдельные выкрики слились в хор, рабочие скандировали: "Подлец! Предатель! Хозяйский пес!" Уже вся толпа орала в один голос:

— Долой предателей! Даешь забастовку!

Потом на короткое время наступила тишина, и в этот миг прозвучал выстрел. Кто-то охнул, дико застонал, по толпе прошла волна, и все замерли. Люди испуганно переглядывались, не понимая, что произошло. Но в следующую минуту прогремело несколько выстрелов и понеслись с криками "казаки", яростно врезаясь в толпу. Они бешено размахивали длинными резиновыми дубинками, топтали людей копытами лошадей.

В первый момент казалось, что накипевшее негодование толкнет рабочих на кровавое сражение с полицией. В руках у многих сверкнули длинные ножи. Некоторые залегли у домов и целились в "казаков" из револьверов. Толпа сдернула с лошадей и растерзала несколько жандармов. Выстрелы участились. В толпе прозвучали трезвые голоса, которые умоляли, приказывали, призывали опомниться и не идти на поводу у провокаторов. Площадь начала быстро пустеть…

Первы выстрел, положивший начало кровавой схватке, прозвучал в группе рабочих с улицы Рай. Их было человек тридцать, они пришли на площадь всей группой, продолжая по дороге спор, начатый еще дома. Иван-Учитель в ответ на настоятельные просьбы стал разъяснять намерения хозяев. Он говорил медленно, размеренно, стараясь несколькими словами обрисовать события так ясно, как сам их видел.

— Предложения владельцев — блеф, подлый обман. Если мы продержимся еще немного, то победим.

— Тебе-то что, — обозлился Педро. — Дети дома не орут. Можешь полгода бастовать.

— Если на то пошло, так тебе, Педро, лучше, чем ему, — отозвался Пепи. — Жена у тебя работает, детей нету.

— Пятеро детишек у меня, но если надо, еще пять месяцев с товарищами продержусь, только бы вместе! — воскликнул индеец Хосе.

Иван решил не обращать внимания на Педро, который стал очень раздражительным с тех пор, как от него ушла жена.

— Повышают на десять сентаво в час только рабочим холодильников. А сколько их всего по сравнению со всеми рабочими? Почему ничего не говорят о выплате пособий при увечьях? А ведь каждый день бывает такое — кому палец отрезало, кому руку, у кого глаз выбит. Собираются продолжать переговоры, но до каких пор, с кем? Хозяева ни словом не обмолвились о забастовочном комитете, а ведь именно он уполномочен вести переговоры. И самое главное — согласны ли вы с разделением на аргентинцев и иммигрантов?

— Мы у себя дома, — снова обозлился Педро.

— Так кажется только на первый взгляд, — усмехнулся Иван. — В сущности, в вашем собственном доме распоряжаются акционеры из Нью-Йорка и Лондона. Или вы их не считаете гринго потому, что они миллионеры?

— Я одно знаю, — вызывающе бросил Педро. — В моем собственном доме у меня больше прав, чем у гостей. А если к тому же гости непрошенные…

— Как тебе не стыдно, Педро! — взорвался индеец Хосе. — Бастовали с нами эти люди? Да. Работают, как мы? Да. Голодают как мы, туберкулез косит их, как нас? Какая муха тебя укусила?

— Советую тебе придержать язык! — взвился Педро.

— Не спорьте, товарищи! — вмешался Иван. Его бледное лицо стало строгим. — Послушайте, вы знаете, я был членом ФОРА, исповедовал те же идеи, что и Педро…