Под небом Аргентины - [84]

— Потом они с досады подожгли будку Тибора. Говорят, искали каких-то расклейщиков прокламаций, — добавил Петр.

— Каких расклейщиков? — спросил только что вошедший Видю, как всегда, сопровождаемый Трако.

Вопрос удивил всех. Старый Амуджа, еще не унявший досады, ответил раздраженно:

— Вы что, с луны свалились? Да об этих расклейщиках весь Берисо говорит!

— Ладно, не злись, Амуджа, расскажи лучше, в чем дело.

— Полиция уже решила, что они какие-то заколдованные, — продолжал Петр. — Расклеивают прокламации, пишут лозунги на стенах и заборах прямо у нее под носом. Полицейские, как встретят на улице человека с пакетом в руках, останавливают и обыскивают; со стен срывают воззвания, буквы часами смывают. А назавтра, а то и в тот же день — оп-ля! — появляются новые, еще похлеще.

— Когда фабрики начали работать, эти расклейщики сделали такое, что за это и медали не жалко. Весь город бегал смотреть Хозяйские зазывалы встречали рабочих на улице, которая ведет на фабрику "Свифт", и приглашали войти. А люди смеются в ответ. Что же ты думаешь? На стенах вот такими буквищами выведено: "Вас обманывают! Держитесь! Победа за нами!" Как бросились полицейские смывать те буквы! И водой горячей мыли, и скребли — ничего не помогло. Пришлось красной краской замазать. А на следующий день поверх этой красной появились те же слова белыми буквами.

— Отчаянные, видать, ребята! — с восхищением воскликнул кто-то.

— Стефан, неси пол-литра! — крикнул Видю.

— Вы только и способны, чтобы глушить водку, — проворчал Петр. — А бастовать да с голоду пухнуть дуракам предоставляете.

Новость была подобна разорвавшейся бомбе. В первый момент никто и поверить не мог в происшедшее. Только когда листовки засыпали улицы, Берисо зашумел, как развороченный улей. Радио подтвердило новость и передало ее несколько раз: заработная плата повышается от пяти до десяти сентаво в час, всем рабочим предлагается в сорок восемь часов пройти перерегистрацию; по остальным требованиям забастовочный комитет и администрация фабрик продолжают переговоры.

Весь день в городе царило праздничное настроение. Улицы заливали потоки людей. Женщины поздравляли друг друга, целовались на радостях, весело шутили. Впервые за много дней дети опять принялись с криками гонять тряпичные мячи. Мужчины не стеснялись шумно выражать свою радость. Конечно, это еще не полная победа, но хозяева идут на уступки. И по другим вопросам они вынуждены будут уступить. От пяти до десяти сентаво в час — ведь это от пятидесяти сентаво до одного песо в день!. Многие достали заботливо припрятанную мелочь и отправились в кабаки. Рюмочка крепкой граппы усилила радость, люди с нетерпением ждали завтрашнего дня, когда можно будет начать работу.

Призрак полной победы так вскружил головы, что отдельные трезвые голоса утонули в море всеобщего энтузиазма. "Нужно обдумать, — говорили некоторые, — выждать, узнать, что решит забастовочный комитет". "Зачем? — возражали им. — Повышение заработной платы — это уже победа. Кто мог ожидать подобного финала?"

Поздно вечером забастовочный комитет сказал свое слово: никакого соглашения с хозяевами не достигнуто, предложенные условия — не что иное, как новая попытка обмануть рабочих.

Как только забастовочный комитет приступил к разъяснительной работе, сразу же обнаружилась глубокая трещина в руководстве профсоюзов. Эта трещина появилась уже после оглашения новости. Многие профсоюзные деятели согласились с предложением коммунистов вести борьбу до конца и ответить "нет" на провокационное предложение фабрикантов. Но анархисты решительно выступили за принятие условий хозяев. Они утверждали, что это значительная уступка и, если пропустить такой случай, забастовка совсем провалится, тогда не только анархисты, но и забастовочный комитет будут дискредитированы. Социалисты солидаризировались с так называемыми чистыми анархистами. Они поспешили раструбить о своем мнении среди единомышленников, заявляя, что каждый сам должен решить, как ему поступить — выходить на работу или нет.

Позднее стало известно, что анархисты и социалисты передали начальнику фабричной полиции список людей, на которых можно положиться. Это было совсем лишним. Старый опытный полицейский обладал феноменальной памятью. Он сам любил хвастаться, что знает родословную всех рабочих, причисленных им к категории "красных агитаторов". Теперь он решил воспользоваться случаем, чтобы очистить от них фабрики.

Разногласия внутри забастовочного комитета, выявившиеся в кульминационный момент забастовки, были равноценны предательству. Большинство забастовщиков растерялось. Растерянность усилилась, когда на следующий день к конторам потянулись группы рабочих для перерегистрации. Стало ясно, что "победа" обернулась поражением.

Фабричные конторы походили в те дни на полицейские участки. Каждый рабочий подвергался тщательному допросу. На работу принимали только тех, кого не было в списках неблагонадежных. Вскоре выяснилось и другое обстоятельство — не принимали иммигрантов, главным образом славян, а также старых аргентинцев. Наступил подходящий момент, чтобы выбросить их на улицу, не выдав пособия. Хозяева стремились своим маневром уничтожить солидарность рабочих, создав искусственное деление между аргентинцами и иммигрантами.